Однако если Юрий так быстро вернулся, это значит, что в битве за Туров он потерпел неудачу. И что же дальше? Насколько далеко простирается гнев ее отца? Будет ли он преследовать своего бессовестного зятя или удовольствуется его изгнанием назад, в Берестье? И как Юрий поведет себя с женой, будучи разбит ее отцом: станет заискивать перед ней или вымещать на ней свою обиду? Прямислава не могла дать ответа на эти вопросы, совсем не зная, что за человек ее муж. Да что мужа – она и отца-то едва знала: ведь они расстались в ту пору, когда она еще не могла судить о его человеческих качествах. Распущенность, неблагодарность, низость, коварство Юрия внушали Прямиславе такое отвращение, что сейчас она снова, как тогда в Апраксином, дала себе слово: «Лучше в монахини постригусь, но не стану с ним жить!»

Когда в горницу вбежал Мирон, Прямислава быстро поднялась ему навстречу. Зорчиха и Крестя тоже встали, на лицах всех трех обозначился вопрос.

– Кто это приехал? – сразу спросила Прямислава.

– А леший его знает, прости господи! – Мирон в отчаянии взмахнул руками и пустился уговаривать: – Отойдите от окна и не выходите, пока они здесь! Не показывайтесь, а то далеко ли до греха!

– Да кто это?

– Да половец какой-то свалился на наши головы, Сухман, Одихмантьев сын[10], будь он неладен! Что я сделаю, если у меня два десятка, а у него две тысячи!

– Две тысячи! – ахнула Зорчиха, знавшая, что такими войсками князья ходят отбивать друг у друга города. – Что за напасть?

– У кого же это такая силища? – изумилась Крестя.

– Молись, княгиня, чтобы нас не тронули!

– Пронеси Бог тучу молоком! – Зорчиха перекрестилась и зажала в кулаке оберег на поясе.

Прямислава недоуменно нахмурилась. Пока Мирон разговаривал во дворе с приехавшими, она разглядела сквозь слюду не только половецкое лицо и черноволосую голову воеводы, но и то, что все остальные там были русские.

– Не выходи к ним, душа моя! – умолял ее Мирон. – Такая красавица, а там отроки! Они ведь не поглядят, что ты послушница и воеводская дочь!

– Чьи отроки-то? Можешь ты толком сказать?

– Да чьи бы они ни были, вам от них добра ждать нечего! Быстрее бы их леший унес. Слава богу, ночевать не будут.

Мирон убежал, а Прямислава все же подошла к окну и осторожно выглянула из-за косяка. Двор наполнился людьми, но вид отроков, заводящих коней в конюшни, ничего ей объяснить не мог. Однако, если бы это приехал Юрий или кто-то из его воевод или союзников, Мирон так бы прямо и сказал. А его молчание на этот счет уже внушало некоторые надежды.

Она обернулась к Зорчихе, собираясь послать ее потихоньку вниз: бабка-челядинка никакого особенного внимания к себе не привлечет. Но тут же за дверью послышался тяжелый железный лязг замка. Предусмотрительный Мирон догадался их запереть!

Конечно, две тысячи человек княжий двор, рассчитанный на прием только ближней дружины во время охоты, вместить никак не мог, и основная часть войска расположилась на лугу у реки. Но для Ростислава и его ближней дружины Прибава сумела, неизвестно из каких запасов, устроить стол достаточно неплохой для голодного весеннего времени. У кого-то из смердов нашелся бычок, при нашествии Вячеслава угнанный в лес, но теперь попавший-таки под нож; из погребов добыли кислой капусты, моченой брусники, выложили караваи хлеба, поджарили яичницу с луком. Хлеб, правда, был с примесью «болотной муки», то есть растертых корневищ белокрыльника, но мужчины, не исключая и самого Ростислава, не были привередливы и остались очень довольны гостеприимством села Ивлянки.

Прибава старалась вовсю, будто за ее столом сидел сам Юрий, благосклонность которого она надеялась вернуть, и усердно угощала гостей, особенно ухаживая за Ростиславом. Она сновала вокруг то с блюдами, то с ковшиками, то с полотенцем, и чуть ли не каждый раз, повернув голову, Ростислав натыкался взглядом на ее улыбающееся лицо.