Но эти набухшие рубцы, перепахавшие жалкие остатки лица старого дворянина, эти следы остервенелой ярости, с которой неведомое существо когда-то пыталось содрать кожу с его черепа… К этому зрелищу молодой лейтенант «синих» не был готов, хотя и слышал о нем. В свирепости и боли, память о которых сохранили эти шрамы, чувствовалось нечто одновременно гротескное и бесчеловечное. Эти раны, без всякого сомнения, нанесло не обычное оружие, а зверь, что был намного страшнее любого крупного хищника из французских лесов. Наверняка это оказалась одна из тех кошмарных бестий, что кроваво правят на бескрайних девственных просторах Нового Света. Как Жюстиньену удалось сохранить речь? Как он вообще остался жив? Это было чудо, и все же… И все же какая неугасимая энергия, какая дерзкая сила ощущалась под этой маской истерзанной плоти. Казалось, взгляд маркиза сверкал особенно ярко посреди этого месива, будто в насмешку над страданиями и смертью, едва не забравшей его. Его глаза имели цвет подлеска, карие с зеленоватыми вкраплениями и желтыми точками, похожими на крошечные пятна солнечного света. Один из шрамов искривил уголок его губ, оставив неизменную улыбку. А может, де Салера просто забавляла реакция юноши.

Жан прочистил горло, чтобы восстановить самообладание.

– Я смущен, я…

Маркиз пожал плечами.

– Мне приятно осознавать, что в моем возрасте я все еще произвожу определенное впечатление, – пошутил он с прежней слегка преувеличенной вежливостью в голосе.

Внешний облик маркиза принадлежал минувшей эпохе. Под плащом он носил костюм из старого золотого атласа, с жилетом и курткой, некогда приталенной, а ныне довольно свободно сидящей на его худом теле, бриджи, перевязанные ниже колен черными шелковыми лентами. Пряди его длинных седых волос выбивались из-под кожаного ремешка, который должен был их удерживать.

Маркиз дохромал до стола, положил трость и мушкет рядом с письменным прибором, зажег еще одну свечу.

– А теперь вы можете снова задернуть штору. Не нужно впускать холод.

Жан послушно подскочил, а после упрекнул себя за это повиновение. Маркиз снял плащ, расправил плечи, чтобы расслабить мышцы, затем извлек из беспорядка на столе два стакана и бутылку спиртного. Лейтенант перевел взгляд на мушкет и молниеносно кинулся вперед, но прежде чем успел дотянуться до оружия, Жюстиньен отреагировал с поразительной скоростью, вынув из-под полы куртки пистолет. Увидев направленный прямо в лицо ствол, Жан отступил.

Маркиз согнул ноги, тяжело оперся на стол и осторожно помассировал колено. Жан выпрямился. Столь внезапный выпад, очевидно, не прошел для старика без последствий.

– Вам не обязательно было это делать, – проворчал маркиз.

– Это мой долг… – просто ответил Жан.

Жюстиньен скривился. Или, по крайней мере, лейтенанту показалось, что он скривился. Это было трудно определить из-за вечной ухмылки, рассекавшей его щеку. Шрамы, словно маска горгульи, не скрывали эмоции полностью, но и не позволяли их ясно увидеть.

– Вы правы, – преувеличенно любезно признал маркиз. – И, разумеется, вы не знаете, стоит ли мне доверять. Однако, уверяю вас, своего обещания я не нарушу. Я последую за вами без какого-либо сопротивления.

Он поднял голову и набрал полные легкие воздуха.

– Но сначала, – заключил он, – мы выпьем.

Со знанием дела маркиз наполнил два стакана полупрозрачным крепким напитком, источавшим резкий запах трав и ягод. Один стакан протянул лейтенанту. Тот жестом отказался.

– Смелее, – подбодрил его маркиз. – Не изображайте невинность. Не со мной, не здесь. Чего вы боитесь? Что ваши люди осудят вас?