Апраксин вошел в кабинет, и сразу же заметил беспорядок на столе у вице-канцлера. Да и во внешнем виде были изъяны. И это один из братьев Бестужевых, которые иначе, чем франты и не назывались. И даже покойного Ягужинского могли за пояс заткнуть. Степан Фёдорович только губы поджал, да кресло, предложенное, осмотрел, перед тем, как сесть в него, а то вдруг там чернила пролитые, как по дворцу идти, когда у тебя вся задница испачкана будет?

– Неважно выглядишь, Алексей Петрович, ой как неважно, – он покачал головой, и сел, по примеру Ушакова выставив перед собой трость.

– Не буду благодарить за добрые слова, Степан Фёдорович, – ядовито отреагировал Бестужев. – Хватит с меня Ушакова, который прямо перед носом у меня шиши крутил.

– Ну, Ушаков и не то сможет. Слыхал, сейчас из-за траура по усопшим, прими Господь их души грешные, – и Апраксин, и Бестужев перекрестились, а затем Апраксин продолжил. – Так вот, из-за траура, все веселье в клубе свернулось. Остались лишь игровые забавы. Да и то, столы Андрей Иванович велел черным бархатом укутать. Но вот в качестве торжества на коронацию, планирует он нечто грандиозное. Уже сейчас места раскупают все те, кто здесь в Петербурге останутся. А останутся все, у кого должности в местных коллегиях. Как обычно Ушаков в тайне держит, но, поговаривают, что хочет он всё в виде сценок из «Декамерона» представлять.

– Тьфу, срамота какая, – но хоть и плевался Бестужев, а в глазах мелькнула заинтересованность.

– Ещё какая, – Апраксин закатил глаза. – Я вот пока не знаю, здесь ли остаюсь, или же в Москву поеду. А ты как, решил уже?

– Смотря кого короновать будем, смотря кого, Степан Фёдорович. Самому поди обидно, что в последний момент тебя в войске Ласси на выскочку этого Салтыкова променяли? – Бестужев пристально смотрел на Апраксина.

– Это смотря с какой стороны глядеть, – Апраксин пожал плечами. – Вот не тянет меня отношения с Фридрихом портить. Так что вовсе не опечален я тем, что меня вот так подло заменили. Но, я ведь не про то, что Салтыков сейчас пытается Дрезден удержать. Я про другое пришел поговорить.

– И про что же? – Бестужеву надоели уже эти словесные кружева. Вот в чем наследник его всегда устраивал, так это в том, что сразу в разговоре брал быка за рога. Не отплясывая вокруг до около.

– А что это на щеке у тебя, Алексей Петрович? – Апраксин, вместо того, чтобы выложить, зачем он сюда пришел, принялся разглядывать выпачканную чернилами щеку Бестужева.

– Степан Фёдорович, дорогой ты мой, – вице-канцлер весьма демонстративно глаза закатил. – Прекрасно видишь, что это чернила, говори уже что хотел сказать.

– Я прекрасно вижу, что слово прямо под глазом отпечаталось, «с любовью». – Апраксин хохотнул. – Впечатление складывается, будто зазноба твоя тебя письмом по роже наглой возила, али супруг её припечатал с наказом, что ежели ещё раз, и даже должность вице-канцлера не сбережет голову на плечах.

– Я не знаю, что там и где отпечаталось, – Бестужев скрипнул зубами. Зеркало было плохого качества, и он действительно не разглядел, что на лице отпечаталось. И хорошо ещё, что Степан Апраксин увидел, а не кто другой. В этом Бестужев был уверен, как можно было быть уверенным в другом человеке. Вот был бы конфуз, если бы он вот так через весь дворец под любопытными, а часто неприязненными взглядами домой пошел. – Я уснул… Да черт с ней со щекой. Ты зачем сюда пришел, скажешь уже?

– Да вот, пришел узнать, что ты знаешь о заговоре и что хочешь в этом плане предпринять, – когда Апраксин это выдал, Бестужев едва не подавился слюной.