Вдруг все вокруг стало дрожать, палати расплывались и таяли в воздухе.

– Марх, очнись!

Авенир тряс тарсянина, как если бы тот задолжал ему двадцать золотых:

– Давай, приходи в себя! Умрешь если, тащить обратно не буду.

Сабельщик в недоумении оглянулся. Дворец с фонтанами исчез, в глазах стоял белесый туман, но уже понял, что произошло:

– Да все уже, я здесь. Сколько длилось наваждение?

– Около часа.

– Ну и сходил по нужде. Чуть душу не оставил.

– Так у тебя и душа есть? А я думал, ты ее на клинок променял.

– Завидуешь. Небось молишь своих богов, чтобы и тебя также одарили? Ладно, пора языки прикусить – кто больше молчит, тому жить дольше.

Марх осмотрелся, прислушался. Перед взором развернулась небольшая поляна, тускло освещавшаяся лунным светом, да тремя маленькими медными жирниками. На ней, в выложенном белыми камнями кругу, сидел смуглокожий старец. Седые усы, скрученная косичкой бородка, абсолютно лысый череп. В ухе поблескивает золотая серьга с камнем, а на правой стороне лба темной лужей растеклось родимое пятно. На коленях чаровника лежит похожая на древлянские гусли колода со струнами, по которым искусно бегают зажатые в пальцах костяные наконечники.

Старик, продолжая играть, свободной рукой дал знак не двигаться.

– Даже не посмотрел, – прошептал Авенир.

– Этого волхва так легко не возьмешь. Подождем, вроде пока его чары на нас не действуют.

– Чувствуешь, земля дрожит?

Ноги ощущали толчки, тряслись мелкие камешки, подрагивал ковыль. В нескольких шагах от смуглокожего вырос холмик. Земля растрескалась, полетели комья земли и, разорвав дерн, из недр поднялся огромный чешуйчатый змей.

«Похож на обычного червя, только в чешуе и с длинными изогнутыми клыками на конце. Да поболе чуть-чуть» – подумал Авенир. Он читал про таких тварей. Класорсизы пару раз в месяц они охотятся за пищей. Будь то человек, или конь, или еще какая живность. Сожрут и дрыхнут дальше. Под землей глаза не нужны – чешуя ощущает мельчайшее движение. Но вот что они еще и слышат – про это нигде написано не было.

Старец, продолжая играть, достал из-за пазухи бутыль и протянул к пасти змея. С клыков сочилась густая зеленовато-фиолетовая жидкость. Набрав почти доверху, волхв скрыл склянку в лежащий неподалеку мешок. Музыка сменилась и тварь медленно ушла под землю. Еще через несколько минут старец перестал играть, обернулся к монахам:

– Добры будьте, юноши.

– И тебе хорошего вечера, мудрец, – выпрямился Марх, – ты зачем ужика тиранишь? Еще и нас посередь ночи поднял. Ворожишь небось – отравить хочешь кого?

– Зачем травить, если и так убить можно? – глаза мудреца полезли на лоб, – я для лекарства собираю, ломоту в спине лечить. А то ноет, зараза, никакого покоя нет.

– Разделишь ли с путниками их скромный ужин?

– Нет, ужинать я не хочу. А вот позавтракать как раз можно, самое время.

И правда, окоем уже просветлел, над равниной поднимался белый, как глаза вареной рыбы, туман.

Старик оказался легок на подъем и не отставал от друзей. Пришли к стоянке. Стреноженные мулы, подрагивая от холода и тумана, щипали скудную зелень.

Пока Авенир разводил огонь, Марх двинулся поохотиться. Через полчаса воротился с двумя кроликами и куропаткой.

– Немного, но зато жиром не заплывем. Нам по кролику, а чародею птичку. Он вроде как тоже высокого полета будет.

В белесой пелене проявился силуэт старика. Мужчина подошел, развязал узел. На землю перед костром упало пятеро тарбаганов. Каждый размером с двух кроликов, похож на обтянутую мехом подушку.

– Ух ты, про жир я поторопился. Где таких тюфячков нашел, мудрец?

– А я за холмик зашел, смотрю – лежат. Все пять в рядок. Мешок открыл, они сами и залезли.