ним даже в пучину кипящего океана.

***

Юноша схватывал ратное дело с первого раза. За год он изучил савейские и

корианские методы боя. Схватки с учителем были уже не так коротки, и два раза

ему даже удалось оставить на теле Марха царапины.

–Учитель, – Авенир сидел возле цейхгауза и поправлял цеп, – как отражать

марлийский крест? На каждый изучаемое нами движение есть противодействие –

блок, защита или отражение. Но этот удар вы показали мне два месяца назад, и до

сих пор к нему не возвращались.

– Этот прием очень древний, – Марх закурил трубку, – мастера говорят, что сам

Единый подарил его марлийцам. Я тебе показал лишь жалкое подобие креста, которое собрал из истлевших от времени трактатов. Истинный удар во всем его

великолепии и силе может провести только марлиец. А значит, и отразить его

может только марлиец. Как? Не знаю. Есть в жизни вещи, которые даны одним и

никогда не получатся у других.

Цейхгауз увешан необычной военной утварью, из-за чего больше походит на

музей. Чего тут только нет – кармилитские клинки, азотские наручи, щиты из

Офира. Коллекцию Марх собирал долгие годы, получал трофеи в битвах, покупал у

торговцев, выменивал у захожих героев. Тренировочный подиум окружает двойная

стена, в расщелье которой хранилище учебных мечей и доспехов. Сама арена

находится под открытым небом, поверхность усыпана мелкой галькой вперемешку

с песком и глиной. Сабельщик считал, что тренироваться в крытом зале бесполезно

– в боевых условиях комнатные навыки бесполезны. Упражнения проходили и в

дождь и в град – после таких уроков весь учебный полк походил на стадо

выгулянных свиней. Даже в ясную погоду биться трудно – равновесие на зыбкой

почве удерживали немногие. Авенир протёр цеп:

– Почему Вы служите обычным сабельщиком? С таким опытом можно легко

податься в наемники, стать странствующим воином или даже попытать судьбу на

рыцарском поприще.

Марх пустил клубок сизого дыма:

– Кем я только в жизни не был. Для начала давай-ка условимся – ежели мы не

при народе, обращайся на ты. Я терплю эти вежливости лишь из-за устава

Глинтлея и ради воинской муштры, а сейчас нужды в этом нет. Отвечаю на твой

вопрос. Я был странствующим воином и даже принял монашеский постриг в

Элхои в свое время… Что глаза вытаращил, не похож я на духовно-ищущего? Да

только не нашел я в тех делах покоя. Странствующие воины только с виду – герои.

А на деле – пьяницы, драчуны и такая же мразь, с которой они воюют. Просто

кулаки у них чешутся и меч в руке держать умеют – вот и бьются с кем могут.

Тарсянин извлек из кармана тряпицу, принялся вычищать трубку:

– Благородных путников войны я встречал крайне редко – умирают они быстро

от своего благородия. Достал меня до печенок сей грешный мир со всей его грязью

и я подался в орден, поискать чего-то подальше от земли, поближе к небу.

Подвизался служить Высшему, тогда это божество еще считалось Творцом всего –

земли, небес, и всякой твари – от червя до теревинфа. Искал с рвением, на которое

только был способен, упражнялся в каждении, постах, заутрени и вечери не

пропускал. Но со временем почувствовал, что становлюсь таким же, как устав

ордена – холодным и жестким. Ощутил гнёт аскетичной жизни, телесные похоти

меня влекли сильнее небесных благ. Покинув орден, со временем попал в

Глинтлей. Стал сабельщиком и знаешь – мне это ремесло пока что нравится больше

кровавой бойни и святых служб. Каждому своё.

– Вам приказано явиться в советню.

Десятника – молодого краснощекого юношу, видимо, не заботили воинские

каноны и уставы разговора. Марх плавно перетек в сторону легкомысленного

служаки и ударил. Дыхание сперло, глаза выпучились и парень сложился