– Вы очень испугались?

– Вы делаете психологический репортаж? – спросила она в ответ. – Помогите лучше маме.

– А ей я, к сожалению, нужен и того меньше. Вас же с полным правом спас мой отец.

Она отвернулась от него. Тогда он обратился к Мелузине, которая сидела в сторонке на траве:

– Вы встать не хотите? Позвольте ваш локоток…

– Тогда уж просите сразу моей руки. – Она была недовольна и объяснила почему. – Проверьте, в каком состоянии моя машина. Возможно, ваш милый папенька сплющил ее в гармошку.

– Чтобы женщина, подобная вам, праздно сидела на травке! Впору заподозрить, что у вас дрожат коленки.

Подошедший Артур возвестил:

– Моя в полном порядке.

– Еще бы. И мою дочь вы спасли.

Андре подтвердил ее слова:

– Артур – сама энергия. – Вообще же ему показалось, что от матери исходит гнетущая чувственность, и он решил предпринять еще одну попытку у дочери.

Артур успокоил Мелузину:

– Не стоит благодарности.

Она вскочила на ноги без его помощи.

– А разве я вас уже поблагодарила? Вы все такой же, как в пору наших контрактов, которые были выгодны только для вас. И машина ваша не пострадала, и дочь мою вы хотите соблазнить.

– И от благодарности отказался, – учтиво напомнил он. Мелузина, приятно задетая, засмеялась. Она подошла к своему невредимому ровеснику, так что коснулась его грудью.

– Ваша энергия, – мягко предостерегла она. – Я и сама норовлю сломать шею. Вас мне только не хватало.

– Вы сожалеете о нашей гонке? – спросил он доверительно.

И она столь же интимно отвечала:

– Поездка была приятная.

– И моя, – объяснил он, после чего спросил: – Одну машину нам придется оставить здесь. Сядем все четверо в другую.

– Жаль, – сказала она медоточивым голосом.

– А я за шофера, Мелузина, и рядом с вами.

– Вы еще требуете награды за то, что загнали меня на край пропасти.

Он, тем же тоном нежного укора, что и она:

– Мы оба там как у себя дома.

– В пропастях или всего лишь на краю? – спросила она.

Он в ответ:

– Ваш голос!

– Мой голос?

– Вам никогда не приходило в голову, что, едва вы влюбитесь, хрипота исчезает?

Певица бросилась импресарио на шею, поцеловала его, обратилась на «ты», все как в те времена, когда она умела петь.

Стефани безучастно глядела поверх обеих машин.

– Чего мы ждем? Вы, молодой человек, никуда не годитесь.

Он не спорил:

– Знаю.

– Я тоже не гожусь, – признала она. – Куст как последняя опора – а мама доказывает свое несокрушимое равновесие. Убеждена, вы каждое утро опаздываете на работу.

– Верно. – Он протянул ей свои сигареты. – Впрочем, консервная фабрика может и подождать, пока я приеду. Их банки вместе с содержимым способны храниться годами. Единственно свежее у них – это мои плакаты.

– Консервная фабрика! – Ах, она догадалась. – Значит, художник Линди – это вы.

– Если полностью – L'indiffirent[6]. Но писать все имя целиком было бы слишком претенциозно. А вы? Чем занимаетесь вы в своем заведении?

Как выяснилось, оба принадлежали к одной фирме. Они ни разу не встречались, потому что Стефани отправляла свои конторские обязанности с десяти до четырех, Андре же выходил в вечернюю смену.

– Я поздно встаю, день мне не нужен.

– Так и слышу речь Равнодушного в нежно-голубом, чьи два первых слога вы размещаете среди своих прелестных картинок.

Он поинтересовался:

– Как бы нам встретиться, чтобы я мог наконец перенести на бумагу вашу растительную прелесть как символ наших овощей?

– Неудачный комплимент, – констатировала она.

Его это сбило с толку.

– Вы знаете историю про рабочего и девицу легкого поведения?

– Час от часу не легче, – сказала она сочувственно. – Да, я знаю эту историю. Рабочий каждый день в семь утра уходил из дому. Девица, которая тоже там жила, именно в это время возвращалась домой. И они встречались на лестнице, покуда не поженились. Каждый сохранил свой распорядок дня, и у них народилось много детей.