Кореш хозяина, услышав такое предложение, понял, не жить ему на свете, после такого, и поспешил с ответом:

– Спасибо, государь, благодарен за доверие. Но она так совершенна, словно изумительная, редкая по красоте, жемчужина. Тело её переливается всеми оттенками тепла и нежности, кожа – атлас. От неё идёт мерцающее сияние. Лежит она, стыдливая, с распущенными волосами до пят, прикрывая розовеющие бутоны на острых грудях и заманчивую ложбинку среди точёных ног. А глаза – бездонные озёра – так и мерцают от гнева и недовольства. Но это делает её ещё более привлекательной! Второй такой – не найти. А Вы, король, – так умны, храбры, отважны, доблестны, второго такого тоже не найти, поэтому только Вам можно владеть ею, но не мне, простому смерду!

– О, какой умный ответ! Ты польстил мне! Действительно, такого, как я не сыщешь, и такой, как эта девица, тоже нет. Согласен! Пусть теперь будет только моей! Эй, слуги – ко мне! Обмыть её, после любовных игр, накормить, развлечь, нарядить! Пусть всегда будет весёлой, довольной и желанной, разжигающей страсть своего хозяина! Теперь она должна жить только для моей услады! А ну, дай-ка я рассмотрю тебя лучше! А то набросился, как голодный пёс, даже не успев пропитаться твоей негой! О, как ты ладна! Но теперь, я, поистине, доволен!

Затем он, раздражённо хлопнул в ладоши, и вновь закричал громовым голосом:

– Эй, слуги! Кого же я зову? Где Вы? Приказываю – наблюдать за ней! Чтоб не скучала, увеселяйте, развлекайте. Тоска иссушает, убивает красоту! Буду ею пользоваться пока! А потом спишем! Ха-ха-ха! Даром досталась драгоценная жемчужина!

Все, кто там находился, дружно загоготали за хозяином:

– Ха-ха-ха!

Король здешнего местечка крикнул:

– Ей, придворный чтец и поэт, сюда! А ну прочитай этой крошке новую балладу обо мне! Пусть знает, куда она попала, кто её властелин, ха-ха! Кому должна повиноваться!

– Я здесь, мой повелитель, читаю, – откликнулся придворный бард:

Мир лежит в глубоком снегу.1

Ворон на ветке бьёт крылами.

Я, Степной волк, всё бегу и бегу.

Но не вижу нигде ни зайца, ни лани!

Нигде, ни одной – куда ни глянь.

А я бы сил не жалел в погоне.

Я взял бы в зубы её, в ладони,

Это ведь любовь моя – лань.

Я бы в нежный кострец вонзил клыки,

Я бы кровь прелестницы вылакал жадно,

А потом бы опять всю ночь от тоски,

От одиночества выл надсадно.

Даже зайчишка и то бы – не худо.

Ночью приятно парного поесть мясца.

Ужели теперь никакой, ни откуда

Мне не дождаться поживы и так тянуть до конца?

Шерсть у меня посидела на старости лет.

Глаза притупились, добычи не вижу в тумане.

Милой супруги моей на свете давно уж нет.

А я всё бегу и мечтаю о лани.

А я всё бегу и о зайце мечтаю,

Снегом холодным горящую пасть охлаждаю,

Слышу, как свищет ветер, бегу, ищу —

К дьяволу бедную душу свою тащу.

– Но добавь, ты немного упустил, вот она – распростёртая прекрасная, юная лань уже приготовлена для моих зубов! – Он был одним из тех, для кого, по словам Готье, и создан видимый мир. И вновь дружное:

– Ха-ха-ха!

И Агнесс поняла, – попала, действительно, в лапы к дьяволу. Ей следует постоянно молиться Богу, а она – только плачет и тоскует. Её, наконец, временно покинули. Она встала с лежанки, дрожа всем телом от судорог, отвращения и ужаса, прикрылась, села на кресло, стоявшее поблизости, и вперила бессодержательный, отрешённый взгляд в пустоту. Вскоре к ней явилась молодая красивая девушка – исполнять приказание хозяина. Она стала обмывать, опустошённую, до самого дна, Агнесс, и произнесла с восхищением:

– Как Вы пригожи! Кто же создал такую?! – Однако эта похвала её не порадовала, стало стыдно: чужие, незнакомые люди смотрят на её обнажённость, и она не может им запретить этого. Агнесс разрыдалась. Но служанка сказала ей в утешение: