– Я скажу вам, – очень серьезно ответил отец. – Этот маленький царевич Дмитрий, якобы, убитый четырнадцать лет назад в Угличе, мертв не более, чем вы и я; он все еще жив, и еще сыграет, я уверен, важную роль в делах, которые…

– Погодите, отец! – прервал я его в полном изумлении. – Как такое возможно? Разве не было явно и окончательно установлено, что Дмитрий мертв? Ваш рассказ такой подробный, такой убедительный. Даже если, как вы говорите, царевич жив, как он, или кто-либо другой разубедит целый народ, который добрых четырнадцать лет верил в его гибель?

– Московиты, – ответил отец, – особенный народ в этом отношении, они по-прежнему сохраняют любовь и верность роду Рюрика, хотя все Рюриковичи только и делали, что попирали эту любовь и преданность. Вы увидите, что эта привязанность, пережившая столетия варварства, без труда преодолеет столь незначительное препятствие, как четырнадцать лет скорбного убеждения в том, что последний Рюрикович мертв. Стоит только ему восстать из могилы, и вы увидите, как радостно его встретят.

– Но верно ли, что он и впрямь восстал из могилы? – спросил я в замешательстве и сомнениях.

– Очень даже верно. Похоже, был некий Симон, доктор маленького царевича в Угличе, которого Годунов угрозами втянул в заговор с целью убийства ребенка. Но этот Симон был предан царскому роду и, притворяясь, что следует греховным замыслам Годунова, он в последний момент все переиграл и подменил юного царевича мальчиком-рабом. Мальчик, одетый в одежду царевича, был убит вместо него, тогда как сам царевич был увезен в безопасное место.

– Но мать узнала бы своего сына, – возразил я.

– Мать знала о заговоре и о контр-заговоре и сыграла свою роль. Неужели вы не понимаете, что таким образом ее сын остался жив, а если бы она заявила, что погиб не ее сын, Дмитрию пришлось бы жить под страхом очередных козней Годунова!

– Путь так, хотя, признаюсь вам, отец, я все еще не до конца убежден, – но какое отношение эта кровавая история имеет к нам? Что нам до России, ее царей, бояр-убийц и их распрей?

– А вот что. Дмитрий, избежавший гнева Годунова, был вывезен в убежище в Польшу. Здесь он тайно воспитывался. Ему привили любовь к нашим религиозным устоям, в тысячу раз более важным для вас и для меня, ибо мы любим нашу святую церковь и с радостью отдадим нашу энергию, да что там, – нашу жизнь ради служения ей. Его также научили любить ее, быть ее детищем, как и мы, и ненавидеть еретические утверждения о том, что может существовать иная церковь, отличная от нашей святой католической и апостольской, воплощения самого Христа на земле.

Теперь мне стало ясно, к чему вел отец. Пришло время этому царевичу заявить о своих правах на московский трон. Для этого ему потребуется помощь. Польша может заинтересоваться его судьбой, судьбой русского царя, воспитанного в католической вере и способного привести к истинной вере весь русский народ!

Это была дерзкая затея, ее масштаб захватывал воображение, едва проникнув в него.

– И мне предстоит вразумить поляков и внушить им, что во имя святой матери церкви стоит помочь этому претенденту взойти на престол Рюриковичей, – тихо проговорил я. – Теперь мне вся понятно. А что говорит об этом его преосвященство?

– Всем заправляет исключительно святой нунций. Ему одному известна вся история, которую я вам поведал, – ему, мне и вам.

– А королю?

– Король вступит в игру позднее. Его величество крайне осторожен в политических делах и не столь глубоко предан делу святой церкви, как вы и я. Его величество услышит это историю, лишь когда мы уже сделаем полдела. Когда король увидит, что народ Польши, как и русский народ, поддерживает своего царевича, а они, несомненно, очень скоро его поддержат, он будет рад придать веса этому предприятию.