Колька закрыл голову руками и убежал прочь в вагончик, где его не тревожили до самого вечера.
Факел над тайгой
Шурочку похоронили недалеко от буровой рядом с могилками Колькиной семьи, поскольку своей семьи, у Шурочки, выросшей в детдоме, не было. Отправить ее на большую землю не было никакой возможности, если только вызывать авиацию. Но тогда пришлось бы раскрыть местонахождение экспедиции и поставить под угрозу все предприятие. Скорее всего разгневанное начальство приказало бы свернуть работы и возвратиться к месту дислокации.
Геологи выпили за помин ее души спирта, погоревали, однако тяжелая работа не давала возможности расслабляться и уходить с головой в горе.
Хотя Русов от горя почернел лицом. Ему казалось, что с гибелью этой девочки, он потерял самого дорого ему человека. Но ведь они ни разу не поговорили откровенно, не открыли друг другу своих чувств. Но и без этого любовь их оказалась, настолько сильна, что захватила обоих безраздельно.
– Отныне, – думал Русов, – вся его оставшаяся жизнь будет освещена этим чистым ясным светом любви и все, чтобы он не делал, к чему ни стремился – все будет обращено к памяти этой девочки, ставшей неразделимой с его душой.
…Ждали вот=вот пойдет нефть. День и ночь не умолкала буровая. Трещали дизеля, визжала лебедка, звенели ставшие от мороза хрупкими обсадные трубы, глухо ухало в глубинах земли долото…
Мороз все жал и жал. Однажды обсадная труба сорвалась с крюка и упала на землю, рассыпавшись на куски.
– Вот пасматрите, – заметил Курбан, – железо и то рассыпается в этих условиях, не выдерживает. А люди работают, да еще как работают. Люди много крепче железа. А спросите их, что заставляет их так работать? Деньги? Желание прославиться? Нэт!
Курбан не успел ответить на свой вопрос, как на буровой неожиданно установилась непривычная тишина. Смолкла лебедка, остановились дизели…
– Что? Что там случилось? – Закричал встревоженный Курбан.
– Плохо дело, – отвечали сверху. – Прихват. Трубы в скажине зажало.
Выскочил из вагончика бледный Русов, на ходу натягивая шапку и полушубок, бросился наверх. Вслед за ним полез на высоту Курбан.
Случилось то, чего больше всего боятся буровики, когда
ситуация грозит поставить крест на всей предыдущей работе. Если трубы из скважины не удастся вызволить, то дальнейшая проходка на скважине будет невозможной. Все надо начинать снова и на новом месте.
Наверху бурильщики пытались спасти ситуацию, вытащить с помощью лебедки прихваченные породой на глубине трубы, провернуть их ротором… Но они намертво застыли и не поддавались усилиям буровиков и механизмов.
Русов мгновенно оценил обстановку.
– Попрошу всех покинуть буровую, – сказал он тоном не терпящим возражений.
– Разрешите остаться, – выступил вперед Константин.
– Нет! – в голосе Русова зазвенел металл. – Всем покинуть буровую.
Бурильщики, понурив головы, стали спускаться.
– И вас я тоже попрошу, – неожиданно на Вы обратился к Курбану Русов.
– Иван! Давай вместе! – Попытался остановить его Курбан.
– Нет! Я повторяю: всем покинуть буровую.
Курбан нехотя повернул назад.
Наконец, Русов остался один на один с буровой. Если сейчас ему не удастся изменить ситуацию, то экспедицию, можно считать проваленной. Зря погибла Шурочка, зря привел он в эти дикие места людей, зря потратил государственные средства. Неудача экспедиции даст козыри оппонентам, утверждающим бесперспективность Западной Сибири, как нефтеносного края и разведка этих мест не коснется еще много лет…
Надо рисковать. Или грудь в крестах, или голова в кустах…
Руки легли на рычаги, взревели дизели, завизжала лебедка, натянулись до предела тросы и сама вышка, кажется, сыпля снежной изморосью, прогнулась под непомерной тяжестью, грозя обрушить всю конструкцию.