– Войска стоят под Парижем и в Сен-Клу!

– Завтра королевские гвардейцы вступят в Париж и парижане будут отданы на расправу иностранным наемникам!

Я брезгливо оглядывалась по сторонам. Запахи немытых тел, пота, водки и чеснока душили меня. Мне становилось страшно. Гневные, а то и озверелые лица, полные сатанинской злобы, ненормально блестящие глаза, дергающиеся, прыгающие губы и крик, крик без конца… Я не привыкла к такому. Страх сдавил мне горло: я боялась, что во мне узнают аристократку и обвинят во всех смертных грехах.

Я схватила руку Франсуа, решив ни за что ее не отпускать, и мне стало немного спокойнее. Мы остановились у кафе, где человек восемьсот жадно слушали какого-то молодого человека, взобравшегося на стол. Оратор был некрасивый, нервный, заикающийся, но своими речами он заслужил почтительное внимание толпы. Он говорил:

– Раз зверь попал в ловушку, его убивают… Так и мы поступим с аристократами. Никогда еще патриотам не предоставлялась более богатая добыча. Мы заберем у дворян сорок тысяч дворцов, особняков, замков… Две пятых всего имущества Франции – вот стоимость этой добычи… Нация будет очищена…

Я смотрела на этого человека с отвращением. Ничтожество, в свои тридцать лет ничего не добившееся, не заслужившее никакого положения в обществе, теперь решило компенсировать свои неудачи грабежами. И это называется патриотизмом?

– Граждане! – кричал оратор, задыхаясь. – Неккер изгнан! Можно ли оскорбить нас сильнее? После такой проделки они решатся на все, быть может, уже сегодня они устроят Варфоломеевскую ночь для патриотов. Батальоны немцев и швейцарцев придут с Марсова поля, чтобы нас перерезать…

«Да уж, – подумала я, – ничего удивительнее и представить невозможно». Как он решается так открыто лгать? Ведь я прекрасно знала, я сама слышала, что король запретил любое насилие, любое применение оружия.

– Отставка Неккера должна стать для нас гласом колокола к справедливому восстанию… Чтобы избегнуть смерти, у нас остался только один шанс – взяться за оружие!

– К оружию! – бешено взревели вслед за ним. Оратор выстрелил из пистолета – вероятно, для того, чтобы придать больше наглядности своим словам. Облако дыма заволокло его, но было видно, что он оглядывается по сторонам:

– Видите того человека? Это полицейский шпион. Подлая полиция здесь. Прекрасно! Пусть она как следует наблюдает за мной, да, это я, я призываю своих братьев к свободе… Живым я им не дамся в руки, и я сумею умереть со славой…

Он сошел со стола; его обнимали, теребили со всех сторон, благодарили и поздравляли. Толпа принялась кричать, что образует вокруг него стражу и не даст его в руки полиции, что пойдет туда, куда пойдет и он… Бедная полиция! Где она была в этот час?

Я с ужасом смотрела туда, куда указал этот оратор, в ту сторону, где якобы стоял полицейский шпион. Как он определил в нем шпиона? Не меньше двух сотен людей бросились на несчастного человека в сером камзоле, били его тростью, пока не выбили ему один глаз, заставляли в виде покаяния целовать землю, забрасывали камнями, катали в пыли. Не удовлетворившись этим, толпа палачей потащила свою жертву к бассейну – топить.

Оратора, по указанию которого была устроена эта расправа, происходящее нисколько не заботило. Он купался в лучах славы, наслаждался своим успехом и, решив блеснуть еще раз, прикрепил зеленую ленту к своей шляпе и отчаянно закричал:

– Да здравствует третье сословие! Да здравствует зеленый цвет! Пусть этот цвет надежды станет знаменем нашей революции…

Это предложение вызвало восторг. Люди как сумасшедшие бросились к деревьям, срывали зеленые листья и украшали ими свои шляпы, шарфы, перевязи. Проститутки, которых тут было пруд пруди, украшали себя целыми гирляндами из зеленых веток.