У ног Агафона привычно, как маяк-бипер, икал транзисторный приемник «Селга».

Вдруг дуло с гор, несло запах горелой каменной крошки. За гребнем кальдеры Львиная Пасть грохотали невидимые камнепады и огненные дорожки прихотливо ветвились в ночи. Хотелось домой. В любимое кресло. Полный августовского томления, уходил я к подножию вулкана Атсонупури и подолгу один бродил по диким улочкам давным-давно брошенного поселка. Как костлявые иероглифы, торчали вверх сломанные балки, ягоды крыжовника напоминали выродившиеся арбузы. Темно и душно томился можжевельник, синели ели Глена, пузырилась аралия. А с высокого перешейка просматривался вдали призрачный абрис горы Голубка, как седыми прядями, обвешанный водопадами. И в этот мир, полный гармонии и спокойствия, опять однажды ворвался Сказкин. «Привет организмы, – орал он. – Рыба!»

Залив Львиная Пасть вдается в северо-западный берег острова Итуруп между полуостровом Клык и полуостровом Челюсть. Входные мысы залива высокие, скалистые, окаймлены надводными и подводными скалами. На 3 кбт от мыса Кабара простирается частично осыхающий риф. В залив ведут два входа, разделенные островком Камень‑Лев. В юго-западном входе, пролегающем между мысом Клык и островком Камень-Лев, опасностей не обнаружено, глубины в его средней части колеблются от 46,5 до 100 м. Северо-восточный вход, пролегающий между островком Камень-Лев и мысом Кабара, загроможден скалами, и пользоваться им не рекомендуется.

Лоция Охотского моря

Карты. Желание точности. Русалка – как перст судьбы. Простачок из Бубенчиково. «Свободу узникам Гименея!» Вниз не вверх, сердце не выскочит. Дорога, по которой никто не ходит. Большая пруха. «К пяти вернемся». Плывущее одиноко бревно. Незаконная гречка. «Полундра!»

В свободное время я расстилал на столе истершиеся на сгибах рабочие топографические карты (с обрезанными легендами), по углам придавливал кусками базальта и подолгу сравнивал линии берегов с тем, что запомнил во время долгих маршрутов.

Мыс Рока.

На карте всего лишь крошечный язычок.

А в памяти белые пемзовые обрывы и темный бесконечный ливень, державший нас в палатке почти неделю. Ливень не прекращался ни на секунду, он шел днем и ночью. Плавник на берегу пропитался влагой, Серп Иванович не выдерживал, таскал с берега куски выброшенного морем рубероида; на вонючих обрывках этого горючего материала мы кипятили чай.

Мыс Рикорда.

На карте всего лишь штрихи.

А в памяти двугорбый вулкан Берутарубе, а еще – деревянный полузатопленный кавасаки, на палубе которого мы провели душную ночь. Палуба наклонена к океану, спальные мешки сползали к невысокому бортику, зато обдувало ветерком, к тому же дерево никогда не бывает мертвым.

Всматриваясь в карты, я прослеживал взглядом долгую цепочку Курил, и передо мною в голубоватой дымке опять и опять вставал безупречный пик Алаида, проплывали вершины Онекотана, а дальше – Харимкотан, похожий на древний, давно разрушенный город, Чиринкотан – перевернутая воронка, перерезанная слоем тумана, базальтовые столбы архипелага Ширинки. Когти скал, пенящиеся от волн, длинные ивицы наката, лавовые мысы – человек на островах часто остается один, но никогда – в одиночестве. Плавник касатки, режущий воду, мертвенный дрейф медуз, желтая пыльца бамбуковых рощ – все это часть твоей жизни. Ты дышишь в унисон острову, ты дышишь в унисон океану, ты знаешь – это именно твое дыхание гонит океанскую волну от южных Курил до ледяных берегов Крысьего архипелага.

Нигде так не тянет к точности, как в океане.

Краем уха я прислушивался к перепалке Агафона и Сказкина.