Дождавшись пока супруга восстановит силы после родов, в середине сентября Б.П. Мансуров с женой и отцом отправляются из Франции в Палестину. В Иерусалиме, судя по датам переписки, они пробыли весь октябрь, который вполне может считаться наиболее комфортным месяцем для пребывания в Святом Граде. Дружеское напутствие А.В. Головнина дает возможность почувствовать сложность царившей в среде русских насельников Святого Града атмосферы: «Я желаю Вам счастливого путешествия и в особенности большого счастья и сноровки в Иерусалиме, чтобы принести туда мир и любовь вместо печальных раздоров и ненависти, которые царят среди наших соотечественников, отзвуки которых, несмотря на расстояние, доходят и до сюда и вредят доброму делу. Кажется, что Иерусалим наделен печальной привилегией порождать недоразумения и недоброжелательство, поскольку здесь так и происходит, как только приходит какая-либо новость из святых мест. Оболенский напишет Вам об этом подробно, в письме, которое готовит для Вас»[64].

Посетив Палестину, семья вернулась во Францию, в Ниццу. Оттуда Борис Павлович продолжал поддерживать связь с великим князем Константином Николаевичем через А.В. Головнина. Существенным штрихом для характеристики отношения великого князя Константина Николаевича к начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме епископу Кириллу (Наумову) служит письмо А.В. Головнина. «Относительно преосвященного Кирилла он прямо сказал, что не верит голословным обвинениям без фактов, тем более, что ни от консула, ни от Эппингера не доходит никаких жалоб. Сообщаю все это совершенно откровенно для ваших соображений…»[65].

Таким образом, в назревавшем конфликте между Мансуровым и начальником Иерусалимской Миссии великий князь сразу занял нейтральную позицию, которая в данных обстоятельствах была скорее благожелательной по отношению к епископу Кириллу.

Наступил 1861 г., который стал переломным годом в судьбе России. Всю зиму царь, великий князь и все министры были заняты крестьянской реформой. В связи с этим Головнин писал, что отсутствие Мансурова в Петербурге принесло ему только пользу, поскольку он неминуемо оказался бы в стороне от общих дел и это повредило бы его карьере[66]. Весной ситуация в столице еще обострилась и, по словам Головнина, стала плохо предсказуемой. Одного чиновника убирали за реакционные взгляды, другого за либеральные. На их место назначали тех, кто не имеет четких воззрений, вменяя это в достоинство. В итоге сам Головнин посоветовал Мансурову в будущем искать должности или управляющего делами Комитета министров или Государственного секретаря, «а до того не оставлять великого князя, оставаться в тени, писать историю Морского министерства и стараться чтоб об вас не говорили ни худого ни хорошего. Для этого нужно придаться на несколько времени наслаждениям семейной жизни и видеть небольшой кружок приятелей… Пребывание за границей в течении коего Вы не были предметом петербургских сплетен, много помогло Вам»[67]. Об Иерусалимском проекте не было сказано ни одного слова.

К осени 1861 г. Мансуров с отцом, женой и сыном, вернулся в Петербург. Однако великого князя он не застал, поскольку тот еще летом уехал в отпуск за границу и планировал пробыть за пределами империи до конца года. В столице Мансуров столкнулся с тем, о чем его предупреждал Головнин: он был не у дел. Строительство в Иерусалиме шло своим чередом по заведенному порядку. Внешне все обстояло благополучно, но структурно многое поменялось. Участие великого князя в делах Палестинского комитета сократилось. Лишившись августейшего управления, он стал быстро терять свою самостоятельность в бюрократической системе государственной власти. В декабре 1861 г. ближайший помощник Константина Николаевича А.В. Головнин, возглавил Министерством народного просвещения. Едва быв назначен, он предложил Мансурову пост директора единственного в министерстве департамента. «Естественно, я согласился, поскольку не мог и не хотел оставаться без Головнина в Морском министерстве в очень неудобном положении»