Запах автомобильной резины, так раздражавший меня раньше, теперь воспринимался вполне спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Вообще, теперь многое не казалось очень уж критичным, не только вонючая резина. Особенность нового тела? Вполне возможно.

Резчика, моего учителя – совершенно и окончательно мертвого – гоблины запаковали в покрышки, уложили получившееся нечто на бетонную плиту посреди жутко захламленного двора и облили горючим из пластиковой канистры. Кузя протянул мне кусок штакетника с набалдашником из какого-то комка тряпья и спросил:

– Зажгу?

Я взял факел и дождался, пока гоблин достанет из карманов своих рваных штанов большой коробок со спичками навроде охотничьих, чиркнет… Пламя весело принялось жрать тряпье и древесину, так что я в несколько шагов пересек разделяющее меня и незнакомого мне мертвого Резчика пространство дворика и поджег масляно блестящие покрышки. Огонь загудел, взметнулся к небесам.

Гоблины молча стояли и смотрели на меня, как будто чего-то ожидая… Наверное, нужно было сказать что-то такое, соответствующее моменту? Но что? Что в таких случаях говорили у этих самых урук-хай?

– О, вижу я отца своего… – вдруг пришло мне на ум, и я заговорил, пафосно воздев руки к небу. – О, вижу я и мать свою, и сестер с братьями! О, вижу я, как наяву, предков моих всех до единого! Они призывают и зовут мое место занять рядом с ними, в небесных чертогах, где вечно живут храбрецы!

– Хай! – выдохнули гоблины и засобирались по своим делам.

Я решил постоять еще немного, посмотреть, как сгорит учитель. Неловко было идти спать или искать еду и оставить этого старого орка обугливаться тут в одиночестве… Не удержавшись, усмехнулся: забавные все-таки эмоциональные реакции у этого нового, определенно – незнакомого мне тела! Да со мной тут рядом труп догорает, меня молнией убило, а потом – едва не изрешетили из четырех автоматов! Я должен пребывать в шоковом состоянии, дергаться и нервничать, и таблетки грандаксина валерьянкой запивать, спасаясь от панической атаки! А хрен там – даже никаких мурашек по коже. Смерть это тело воспринимало как само собой разумеющееся явление. А вот сознание мое – нет! Для меня-настоящего всё происходящее было дикостью, но дикостью чудовищно интересной, любопытной, манящей! Хотелось во всём разобраться, всё узнать, во всём поучаствовать!

Похоже, я крепко задумался, глядя в огонь, и потому пропустил появление новых персонажей. Невесть откуда взявшись, они прижали в углу гоблина Кузю, уже насовали ему кулаков под ребра и что-то выговаривали, щедро пересыпая речь матерщиной:

– …шумите-нах, перебудили-врот, платить-нах, понятно, нах? Мясо-нах, почему-врот? Какого-х, огонь-нах, на районе-врот?

– Э! – сказал я решительно. – Не трожь Кузю.

А куда остальные гоблины делись? Кинули своего на расправу и слиняли, что ли?

– О, нах! – Ко мне повернулась лысая образина с рожей, напоминающей карикатуру на лицо Резчика.

Зубы, нос, уши – всё это было похоже, только оттенок кожи казался в свете костра зеленоватым, да и мелковат был этот тпип… Выше гоблина головы на две, но ниже меня – примерно на столько же.

– Ты-нах-ять, что? У тебя-нах, голос-х, проснулся-ять? – Манеры этого типа капитально пробуждали самые худшие мои воспоминания о чудесных юных годах на окраине промышленного центра одной далекой-далекой провинции.

Оба его дружка тут же подобрались, оставили в покое Кузю и стали по обеим сторонам от говорливого… Снаги! Снага-хай – вот кто это были такие. Зеленые орки, если по-простому. А я, стало быть… А я… А я кто? Черный урук? Наитие подсказывало – близко, но не совсем.