– Поднимай свою братию, преподобный, и пусть она обыщет всю Москву и приведет ко мне татя! А не найдете, быть тебе, потакатель, на Белоозере.

Спустя день так все и случилось. Вопреки воле патриарха, Пафнутия лишили сана и сослали в Кириллов монастырь на Белоозеро.

Все это Катерина вспомнила по пути к Донскому монастырю спустя несколько недель, как покинули Москву Сильвестр и Григорий. «Да вознаградит тебя, отец Пафнутий, Всевышний за милость к страдальцу Григорию», – шептала Катерина, поднимаясь от Москвы-реки на Якиманку. Она спешила, зная, что вот-вот вернется из дальнего похода Сильвестр. Из Москвы он ушел вдвоем с Григорием, но в пути к ним присоединились два инока Донского монастыря, Варлаам и Мисаил. Сильвестр и его спутники привели Григория в Киев. Там Сильвестр и Григорий пришли к палатам князя Константина Острожского и ведун поручил инока слуге князя Богдану, который был истинным православным христианином и служил не только князю, но и русской церкви. Это был богатырь. За утренней трапезой он съедал молочного поросенка, гуся, кусок говядины, головку сыра, три хлеба и все это запивал жбаном сыты. Потом с нетерпением ждал обеда.

Двор князя Острожского служил пристанищем для всех, кто ненавидел латинскую ересь. Инок Григорий не проявлял к ней любви и потому оказался под надежной защитой. Досадно было Сильвестру то, что в пору их появления князь пребывал в отъезде. И Богдан не знал, когда тот вернется. Но слуга заверил ведуна, что отведет гостя к князю в тот же день, как князь вернется. И Сильвестр покинул Киев с чистой совестью. В пути он нигде не задерживался и вернулся в Москву в тот день, когда Катерина встретилась близ Кремля с думным дьяком Андреем Щелкаловым. И теперь Катерина и Сильвестр сходились у Донского монастыря. И надо же быть такому, подошли к дому минута в минуту. Сильвестр вел на поводу усталого коня гнедой масти, купленного им в Киеве, и сам еле тянул ноги.

Катерина откинула с головы старенький ситцевый платок, раскинула на плечи вьющиеся волосы и, улыбаясь, ждала Сильвестра. Увидев Катерину, он забыл об усталости и поспешил к ней навстречу. И они сошлись. Сильвестр обнял Катерину, спросил:

– Вижу, ты в горести и куда-то ходила. Что тебе ведомо о Романовых?

– Как я по тебе изошлась, любый. А была я близ Кремля и видела дьяка Щелкалова…

– И что он? Романовых осудили? Казнь? Дыба? Ссылка? – торопливо спрашивал Сильвестр.

– Ведаю одно: Романовы пойдут в изгнание.

– Господи, но сие не самое страшное. Век Бориса сочтен. И тогда…

Катерина посмотрела на мужа печальными глазами, и он увидел в них боль души.

– Тебе еще что-то ведомо?

– Вижу за окоемом страдания непосильные… Вижу жальник и три креста над кладуницами трех братьев Романовых. А кто останется жив, пока не ведаю.

– По-твоему, в Волчьи пустыни их? – тихо спросил Сильвестр.

– Туда, – ответила Катерина и сама спросила: – А ты все ли исполнил?

– Все. Да за туманом не вижу, как у него впереди…

На Катерину и Сильвестра уже смотрели посадские бабы, ребятишки кружили близ коня.

– Что ж мы тут слупами стоим, – сказала Катерина и направилась к дому на подклете и с высоким крыльцом.

Отдых Сильвестра после дальней дороги был недолгим. Исполнив волю митрополита Гермогена, Сильвестр подумал, что хорошо бы проведать, в какие земли погонят Романовых или хотя бы одного из них – старшего брата Федора.

Катерина согласилась с мужем. И ранним утром в день мученика Лукиллиана ушли к Кремлю, дабы узнать, когда опальных погонят из Москвы. И узнала все в конюшнях Разбойного приказа. Там уже во множестве были приготовлены крытые возки и каждый из них был снабжен цепью, на коей сидеть преступнику, дабы не сбежал в пути. Катерина искала среди конюхов можайского земляка. Его там не было, но она узнала, что конвой с осужденными покинет Москву с наступлением ночи. Не мешкая, Катерина вернулась в посад. Сильвестра нашла в мастерской, где он ковал подсвечники.