Эта точка зрения во многом расходилась с убеждениями берлинских покровителей Бисмарка. Начиная с середины 1850-х годов прусский посланник все больше попадает в изоляцию. Лидеров «камарильи» особенно возмущали его симпатии к Франции. В Париже в результате революции 1848 года к власти в конечном итоге пришел Наполеон III, племянник знаменитого императора. Консервативные дворы Европы относились к нему как к опасному выскочке, который своим возвышением обязан революции. По мнению Бисмарка, это совершенно не должно было мешать хорошим отношениям с Парижем. В августе 1855 года он впервые посетил французскую столицу, избрав в качестве повода проходившую там Всемирную выставку. Здесь он встретился с императором Наполеоном, к личности и политике которого проявлял живой интерес. Французский монарх «в разговорах на различные темы дал мне тогда понять лишь в общих выражениях о своих желаниях и намерениях в смысле тесного франко-прусского сближения. Он говорил о том, что эти два соседних государства, по своей культуре и внутренним порядкам стоящие во главе цивилизации, нуждаются во взаимной поддержке»[126]. Очевидно, Наполеон тоже посчитал нужным установить контакт с прусским дипломатом.

Интерес к «логову революции» вызвал гневные упреки со стороны Герлаха, и Бисмарку пришлось оправдываться: «Вы упрекаете меня в том, что я побывал в Вавилоне, но Вы не можете требовать от любознательного дипломата политического целомудрия (…). На мой взгляд, я должен лично познакомиться с теми элементами, среди которых я должен вращаться, если мне представляется возможность для этого. Не бойтесь за мое политическое здоровье; в моей природе многое от утки, у которой вода стекает с перьев»[127]. Два года спустя, в апреле 1857 года, Бисмарк снова посетил Париж, найдя для этого первый подвернувшийся повод. Он смог еще более тесно пообщаться с императором, который демонстрировал по отношению к молодому дипломату весьма значительную откровенность. По всей видимости, Наполеон понимал, как к нему относятся при берлинском дворе, и стремился через Бисмарка повлиять на позицию Пруссии. Своему собеседнику он заявил, что собирается в обозримом будущем воевать с Австрией и хотел бы рассчитывать на прусскую поддержку. Бисмарк ответил, что является, по всей видимости, единственным прусским дипломатом, который не станет использовать эту информацию во вред Наполеону. Вполне вероятно, что император и дипломат испытывали друг к другу и личную симпатию, которая, однако, в дальнейшем мало влияла на взаимоотношения их государств.

Интонации Бисмарка в письмах к Герлаху становились более жесткими. В мае 1857 года он написал серию посланий, в которых уже открыто заявлял о несогласии со своим бывшим покровителем. Разрыв с «камарильей» начинал обретать зримые черты. «Я не могу согласиться с Вашими взглядами на внешнюю политику, которые заслуживают упрека в игнорировании реальности, – писал Бисмарк. – Вы исходите из того, что я приношу принцип в жертву человеку, который импонирует мне (…) Если Вы подразумевает Францию и принцип легитимности власти, то я признаю, что полностью подчиняю этот принцип моему прусскому патриотизму; Франция интересует меня постольку, поскольку она реагирует на ситуацию в моем Отечестве, и мы можем вести политику лишь с учетом той Франции, которая есть в наличии, но не исключать ее из комбинаций. (…) Подчинять интересы Отечества чувству любви или ненависти к чужаку, на это не имеет права даже король, по моему мнению, хотя в этом он несет ответственность перед Богом, а не передо мной». Представлять себе Наполеона как воплощение революции по меньшей мере нелепо, на деле он является абсолютным властителем, который мало чем отличается от других монархов Европы. Идея о том, что Пруссия является извечным врагом Франции, глупа и вредна, она недопустима в международной политике: «Я определяю свое отношение к иностранным правительствам, основываясь не на стагнирующей антипатии, а на их пользе или вреде для Пруссии».