В 353 году кесарем стал арианин Констанций.

В 356 году в Александрию прибыл новый военный правитель Египта, дук Сириан, с повелением подавить православных; почти одновременно прибыл и арианский архиепископ Георгий, открывший новое гонение на сторонников Афанасия.

«Святые монахи в Египте и Александрии, а также монахини и ревностные миряне были забиваемы насмерть, а египетские епископы изгнаны», – писал современник.

После Констанция на римский престол, как и было предсказано, восшел кесарь-язычник, Юлиан Отступник.

Тьма сгущалась, епископ Афанасий скрывался и ожидал со дня на день смерти.

Авва Феодор с еще одним монахом пришел к нему и предложил переждать это время в его монастыре. Монахи наняли для Афанасия закрытый корабль, однако ветер сменился, и корабль пришлось тащить волоком.

Погоня вот-вот должна была настичь их.

– Поверьте, – сказал епископ, идя по мокрому песку, – мое сердце никогда не было таким спокойным, как теперь, ибо я знаю, что умру за Христа.

Авва Феодор на это улыбнулся, а второй монах едва не рассмеялся.

– Почему вы смеетесь? – удивился епископ. – Вы презираете меня за малодушие?

Авва Феодор объяснил причину: ему было открыто, что в тот час погиб в Персии гонитель Юлиан.

Затем Феодор предрек, что на смену Юлиану придет царь-христианин и Афанасий будет возвращен на александрийскую кафедру.

Так все вскоре и случилось.

Феодор еще пять лет будет возглавлять Пахомиевы обители. В пасхальное воскресенье 368 года он почувствует недомогание и через несколько дней отойдет. Братья во главе с Орсисием оплачут почившего авву, а епископ Афанасий напишет им письмо утешения.

«Никто, воспоминая о нем, да не проливает слез, но да подражает каждый жизни его, ибо не должно печалиться об отошедшем в беспечальное место».

Как-то авва Пахомий рассказал Феодору о бывшем ему видении.

«Увидел я великое место, со множеством столбов и множеством людей, которые не видели, куда им идти, и кружили вокруг столбов, думая, что они уже проделали долгий путь. И исходил отовсюду голос: „Сюда! Здесь свет!“ И все поворачивались, чтобы найти его. И снова раздавался голос, и опять поворачивались. И была там великая печаль.

И затем вижу я светильник на вершине, светящий, как утренняя звезда. Четверо увидели его, пошли к нему, а остальные последовали за ними, каждый держась за плечо ближнего, чтобы не заблудиться в темноте. И если кто-нибудь отпускал переднего, то сбивался с пути. И увидев, что двое из них отпустили передних, стал я им кричать: „Держите, не отпускайте ни себя, ни других!“ И, идя за светильником, вошли они через дверцу в этот свет».

Всю свою жизнь шел Феодор на этот свет.

На пути этом порой спотыкался, но поднимался и снова шел на свет. Следом за аввой Пахомием, рядом с аввой Орсисием, рядом со святителем Афанасием… Шел и вел за собой других. И тьма не объяла их.

Так опишет увядание Рима в своем знаменитом сонете «Томление» Поль Верлен.

Таким застанет Рим в 349 году двенадцатилетний Иероним, сын богатых христиан из Далмации.

В Рим он прибудет вместе со своим другом и молочным братом Бонозом. Огромный город, пусть и не такой величественный, как в эпоху своего расцвета, должен был поразить их.

Этим городом Иероним будет ранен на всю жизнь. В самом конце ее, на окраине рассыпающейся империи, он будет с тревогой следить за новостями из Рима и громко оплачет его падение.

Пока же он, подросток, бродит по городу, то взбираясь на холмы, то спускаясь к Тибру; то один, то положив ладонь на плечо Боноза. Над верхней губой Иеронима темнеет юношеский пух. Город сумерек и упадка прекрасен – возможно, даже прекраснее, чем прежде: своей закатной, болезненной красотой.