Энди. А девочка знала, что ее фотографируют?

Трумен. Конечно! Вспышки и все такое. Она была в восторге от этого! «Ну, ты пришла, чтобы собрать материал для школьной газеты, так получи». Она сошла, когда самолет в очередной раз приземлился. Должен сказать, они всегда были очень милы с этими детьми.

Энди. Значит, это не единственный случай?

Трумен. Ну, это продолжалось беспрерывно, днем и ночью. И не только с девочками, но и с мальчиками. Толпы девочек и мальчиков сходили с самолета с… Было… гм… много людей вокруг турне, которые этим занимались. Гм… гуляли с мальчиками. Очень симпатичные студенты колледжа, которые появлялись, исчезали; они выполняли любую работу, от электрика до… мм… до… Они имели дело с любым, кто был в турне. С плотником. С осветителем. С любым, кто был в турне, и не важно, кем он был. Какая им разница. Мальчики, женщины, собаки, пожарные шланги. Да самые невероятные из виденных вами предметов.

Энди. В основном не в Нью-Йорке, да? В Нью-Йорке такого нет. Потому что я никогда такого не видел…

Трумен. Так было в Техасе. Никогда не видел ничего подобного.

Что-то вроде ночной тусовки. Одна ночь… в Техасе – правда, я никогда в них не участвовал, потому что, мне кажется, я в тот момент работал, пусть даже подсознательно знал, что и так не буду в них участвовать. Но они сходили и заводились, и однажды часа в 4 утра, когда я лежал в постели, но не спал (и мне почему-то кажется, что это ответ на первый вопрос, почему я не написал очерк), в дверь постучал Кит Ричардс. Я сказал: «Да?», и он назвался: «Это Кит». И я сказал: «Да, Кит». А он мне: «Выходи, у нас наверху убойная тусовка».

«Я устал, – сказал я. – У меня был трудный день, да и у тебя тоже. Шел бы ты спать».

«Выходи, – гнул свое Кит. – И ты увидишь, что такое настоящая рок-группа».

«Я знаю, что такое настоящая рок-группа, Кит. Мне не надо для этого подниматься». И очевидно, он держал бутылку с кетчупом – гамбургер и бутылку с кетчупом, – потому что это все через дверь залетело ко мне в комнату. (Смеется.)

Энди. Звучит забавно. Ой, как я любил кетчуп! Могу просто ложками его есть.

Трумен. Есть что?

Энди. Кетчуп.

Трумен. А, кетчуп.

Энди. Но, похоже, в этой поездке было так много материала, и ты прекрасно все описываешь.

Трумен. Да, материал, но и только. Материал. И только. Он не находит отзвука. Не то чтобы хотелось забыть о нем из-за того, что он неприятен, нет, просто он не находит отзвука. Нигде во всей этой истории о The Rolling Stones я не смог найти ничего, достойного сочувствия, кроме наивности детей… да и сочувствие, возможно, в сущности, тоже не было настоящим. Может быть, всего лишь сентиментальность.

И вот что я особенно не выносил в отношении «Стоунз»… Когда дети стояли там, а они заканчивали выступление, Чип Монк[58] говорил: «Спасибо, дамы и господа. The Rolling Stones». И загорался свет – или уже горел, – а там стоят дети и просто аплодируют до упаду. Ведь они месяцами этого ожидали. Они мечтали об этом, понимаешь… так долго. И потом The Rolling Stones… Они не только уходили, не только не думали выходить на бис, но уже взмывали на своем самолете, а дети все еще стояли в зале и аплодировали, аплодировали и просили: «Пожалуйста, еще, пожалуйста, еще!», а все знали, что они уже давно в пути… Я дважды не садился в самолет, чтобы посмотреть на эту сцену. Просто сердце разрывалось. Они могли стоять там и полчаса, и никто никогда не сообщал им, что группа и не думает выходить. А потом дети наконец расходились…

Это одно… Но, видишь ли, я написал об этом и о детях в техасском Форт-Уэрте, в сущности, понимая, что группа не выйдет и что все закончилось; и тогда дети уходили в эту ужасную июльскую жару, постепенно растворяясь в темноте улиц, освещенных редкими фонарями.