В это время в Плаценции вспыхнул мятеж в войсках Цезаря, получивших приказ идти в Брундизий для дальнейшей их переброски в Македонию, где Помпей уже успел собрать внушительные силы. Солдаты требовали обещанного жалования и роптали, что устали воевать, – они девять лет проливали кровь в Галлии, а теперь и на родине их втянули в кровавую разборку, которая неизвестно когда закончится.

Цезарь не стал подавлять бунт военной силой, а сам приехал из Массилии и в своей речи к солдатам сказал, что война затягивается не по его вине, а что касается денег, то разве мало они получили в Галлии? Кроме того, они клялись ему в верности на всю войну, а теперь хотят бросить его на полпути. И тут же обвинил их в неподчинении командирам и объявил, что наиболее распоясавшийся девятый легион он накажет по закону предков, то есть казнит каждого десятого. Тотчас же раздались вопли о пощаде, а центурионы бросились ему в ноги.

Тогда он приказал выдать зачинщиков, а их оказалось сто двадцать человек; казнены были, таким образом, двенадцать, причем среди этой дюжины оказался и невинный солдат, и по приказу полководца казни был предан оклеветавший его центурион.

Этот эпизод описан у Аппиана, а у Цезаря в его «Записках о гражданской войне» он, понятное дело, не упоминается.

В конце ноября сорок девятого года Цезарь приезжает в Рим. Его провозглашают диктатором, но он пробыл в этой экстраординарной должности всего одиннадцать дней. Ему была необходима полная легитимность своей власти при борьбе с Помпеем, поэтому он становится консулом вместе с Сервилием Исавриком, сыном военачальника, у кого Цезарь в юности начинал военную службу.

Для кампании против Помпея ему нужны были деньги, и он не погнушался для этой цели изъять из храмов сокровища и всю золотую утварь переплавил в монеты, денарии с надписью «Caesar (Цезарь)».

Сенат предложил Цезарю примириться с Помпеем и послать к нему переговорщиков, но Исаврик, второй консул, по неясным причинам этому воспротивился. Впрочем, и так было ясно, что Помпей ни на какие мирные переговоры не пойдет. Слишком велики у него были амбиции – ведь он реально правил государством, был в нем первым человеком и делить власть с Цезарем не намеревался. Обладая в Македонии крупными силами, он надеялся на верную победу над узурпатором, каковым считал соперника, несмотря на легитимность его власти.

А это был весомый козырь в руках Цезаря – он теперь как руководитель государства шел усмирять мятежников именем римского народа. Это придавало ему силы не только в Италии, но и сопредельных территориях, где союзники и правители формально независимых государств вынуждены были в контексте международного права и этики поддерживать все же Цезаря, ибо Помпей на тот момент был всего лишь частным лицом.

Цезарю следовало поторапливаться, потому что Помпей стягивал силы со всех сторон, и его военное могущество увеличивалось со дня на день. Кроме выведенных из Италии пяти легионов, к нему примкнули уже в Македонии бежавшие от войск Цезаря сицилийцы, а также ветераны, осевшие после службы на Крите и в Македонии. На подходе были два легиона из Азии и добровольцы из Испании под командованием разбитого Цезарем Афрания. Из Сирии выступили еще два легиона под командованием Метелла Сципиона. И просто пощечиной Цезарю стало предательство Лабиена, также переметнувшегося к Помпею.

Почему же Лабиен так поступил? Ведь, казалось бы, он обязан Цезарю всем – и военной карьерой, и высоким положением. Корень причины лежал отчасти в том, что завоеватель Галлии был страшным эгоцентристом, и это сквозит на каждой странице его «Записок». Он хоть и говорит о себе в третьем лице, но никого не подпускает и близко к своей славе, солнце его побед светит в полную силу только ему и никому больше. Цезарь еще допускает, что какой-то лучик или отсвет падает на кого-либо из легатов или солдат, он иногда даже сдержанно похваливает того или другого, но чаще говорит о них как о марионетках: как тот или иной выполнил его поручение, такова ему и цена. Это, пожалуй, главное. Он постоянно оставлял своих соратников в тени. Они были всего лишь винтиками в его военно-политической машине. Для Лабиена, талантливого полководца, имевшего достаточно много побед и без непосредственного руководства Цезаря, это было нетерпимо, ему хотелось хоть в какой-то степени чувствовать себя на равных с прославленным полководцем, умалявшим заслуги своего окружения.