Когда и у осажденных галлов закончились припасы, они, по приказу Верцингеторига, решили покинуть город под покровом ночи. Но женщины… ох уж эти женщины! Они подняли вой, что их хотят оставить вместе с детьми на ужасные насилия врагам, и не хотели отпускать защитников из города. Но распоряжения молодого вождя надо было исполнять. Глаза и уши дороже бабьих истерик. Тогда проклятые бабы дали знать врагам, римлянам, что их мужья затеяли бежать. Вот такое случилось, прямо скажем, предательство со стороны слабого пола.

Римлянам удалось-таки усыпить бдительность галлов, и во время проливного дождя легионеры ворвались в город. И началась резня. При этом, как свидетельствует полководец, «солдаты не дали пощады ни дряхлым старикам, ни женщинам, ни малым детям».

Из четырех тысяч осажденных восемьсот все же уцелели и благополучно прорвались к своим. Верцингеториг на другой день собрал собрание и сказал: ну вот видите? А что я вам говорил? Цезарь возьмет любую крепость, и Аварик не мог быть исключением. У римлян есть хитроумные машины, против которых мы бессильны. Мы должны воевать другим способом. Вот если бы мы сожгли Аварик, тогда враг был бы уже повержен, он не смог бы от голода даже доползти до своей Италии. Но не надо отчаиваться, утешал он воинов, наше дело правое, и, значит, победа обязательно будет за нами. При этом надо помнить, что на войне бывают ошибки и нельзя ждать каждодневных успехов. Наше спасение состоит в единстве, уверял он, и только в единстве. Если нам удастся объединить все галльские племена в один союз, то победить нас никому не удастся. И не города надо строить и защищать, как это мы делали раньше, а надо учиться у римлян строить военные лагеря. Вы посмотрите, как много они трудятся, прежде чем поселятся в своей временной крепости, откуда они могут стремительно наступать, а при нужде успешно обороняться. Ну и так далее. Присутствовавшие на собрании единогласно и с шумом одобрения встретили слова своего лидера.

Цезарь в своих «Записках» констатировал, что «в то время, как неудачи полководцев обыкновенно умаляют их авторитет, влияние Верцингеторига, наоборот, от понесенного поражения только стало со дня на день увеличиваться».

И это действительно так. К нему стали примыкать не только постоянно воюющие с римлянами племена, но и те, что считались «замиренными». Верцингеториг и тут продолжал копировать стратегию своего врага. У него были золотоносные рудники, и он покупал себе сторонников не только среди колеблющихся князьков, но и у коллаборационистов.

Для Цезаря стало просто шоком, что эдуи, представляете, эдуи, его верные и обласканные вассалы, тоже оказались предателями! Он потребовал от них десять тысяч пехоты и всю конницу для борьбы с Верцингеторигом, а они повели этих солдат его врагу! И они пришли бы к восставшим, не прояви Цезарь быстроту, когда узнал, что эдуйская пехота идет не туда, куда надо. Он, слава богу, сумел перехватить колонну, однако пора было делать выводы. Правда, с эдуями он сам был отчасти виноват: не на того поставил. На место правителя эдуев было два претендента, и надо быть ставить того, кто будет более зависимым от римлян, а он выбрал того, у кого и без Цезаря были все права на трон. Он-то и начал втравливать свой народ в новую кампанию против благодетеля.

Цезарю, однако, пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Когда послы эдуйской верхушки пришли оправдываться, он сказал им «со всей ласковостью, на какую был способен: из-за глупости и легкомыслия черни он не намерен принимать какие-либо крутые меры против всей общины и лишать эдуев своего обычного благоволения». Еще бы он рискнул принимать суровые меры против эдуев, почти единственных союзников, когда практически все галльские племена (за исключением ремов и лингонов) стекались к Верцингеторигу.