Между нами и немцами образовалась торричеллиева пустота… Вечером получена в штабе телеграмма, что Копциово[709] взято нашими челябинцами[710].

Все колеблюсь: эвакуироваться ли мне временно, или нет? Как рабочую лошадь меня продолжают, к[а] к ни надоело, тянуть все в хомут…

Вот до чего мы, россияне, дослужились, что должны себя считать польщенными по поводу выражаемого г-дами министрами доверия обществу, а казалось бы – не наоборот ли должно быть? Не министрам [ли] следует стараться о доверии к ним общ[ест]ва?! Еще не скоро, вероятно, искоренятся у наших сановников вотчинные взгляды и приемы на государственное управление!

2 марта. t°+3°R[711]; погода кислая. Страдаю, что буду эвакуироваться; как ни неприглядна моя здесь жизнь, но и в разрыве с ней сказывается могущество уже пущенной в ход инерции, переменять направление к[ото] рой становится тяжело. Сказывается какая-то болезненная привычка к настоящему – текущему и фобия к новому – грядущему… Жаль мне как-то, хотя и временно, оставлять «сирыми» многих из моих сослуживцев и сослуживиц, полюбивших меня за элементарно лишь человеческие к ним отношения, видящих во мне не исключительно лишь начальника-карателя…

За обедом немало пришлось мне говорить с великим князем Андреем Владимир[овичем], но не иначе как в духе causerie[712]… Держит он себя необычайно просто и прибыл в штаб для сбора материалов о военных действиях погибшего 20-го корпуса; но какую ценность будут иметь эти материалы даже и при самом добросовестном его отношении к своей задаче[713]?! Ведь человек он с другой планеты!

Слышал сегодня беседу среди молодых офицеров, с к[ото] рыми в компании был врач: один из них высказал здравую мысль, что-де врачи на передовых позициях проявляют больший подвиг, чем офицеры, так как работа первых требует от них больше, чем храбрости как состояния экстаза, а именно – мужества!

3 марта. Погода слякотная, t° = +3°R[714]. Газеты наши продолжают делить шкуру еще не убитого медведя[715]. Командующий армией утверждает, что война приближается к кризису… Идет успешная работа по ассенизации полей сражения… Циркулярная наша Русь сказывается здесь, на войне, с особенной выпуклостью, с каковой выступает на ней и картина людского устремления к кормлению и удовлетвор[ению] грубо-личных своих интересов. Душа моя отравлена грязью разочарований.

Плохая примета, подтверждаемая наблюдениями: как только наши вояки начинают проявлять инициативу в возбуждении вопросов практической медицины и санитарии, и предписывать нам, врачам, руководящие по ним правила – так жди скорой беды, вроде той, к[ото] рую пришлось пережить в конце января; а казалось бы, что в распределении обязанностей по специальности должно было бы только следовать принципу suum quique[716], и было бы куда как лучше! Так подло устроена природа человека, что он, ставши по служебн[ой] иерархическ[ой] лестнице выше другого, считает последнего уже ниже и по существу – в области даже специальных познаний этого последнего. Думается мне, что здесь много и российского хамства: подчини служебно вдруг хотя бы нашего министра хоть тому же командиру нестроевой роты (он же факультативно и начальник санитарной части!) – и бьюсь об заклад, что в глазах этого командира этот министр сделается глупее и меньше!

По толкованию и интерпретации (искренней ли?) наших газет – в сохраняемом Италией, Болгарией, Румынией, Грецией нейтралитете проявляется будто бы упорствование королей этих государств против воли народной. Сколько, мне думается, здесь пустозвонной фразеологии! Где верный индикатор и критерий воли народной, к[ото] рой, кажется, вечно суждено быть в плену и рабстве у земных фетишей – плутократии, аристократии, «глупократии» и прочей «кратии», включая «кратию» помазанничества Божия! Не чаще ли случается, что не столько народы воинственны и забиячны, сколько их земные фетиши – короли и цари? Народы же лишь воспринимают в чужом пиру похмелье. Самый страшный внутренний враг народа, от к[ото] рого главным образом надо освободиться – это его «глупократия»! Остальное все приложится.