16 февраля. Солнце светит вовсю, весна идет, весна идет!.. Скоро вот-вот из оттаявшей земли покажутся и лепестки синеглазых фиалок. С полудня захмурилась погода и заснежило. На душе же у меня почему-то необычайно весело. Причину надо искать в подсознательном департаменте…

Совершили объезд вместе с Кайгородовой и Радкевичем нек[ото] рых врачебных учреждений «ее ведомства». Узнал радостную весть: «высота 103» нами окончательно взята, немцы будто бы принуждены теперь отступать вследствие успешности наших действий в праснышском направлении к Нейденбургу[669]. Стратеги наши потирают руки, что для немцев складывается теперь обстановка быть охваченными, но более-де шансов, что они мастерски, как вьюны, ускользнут. Денщики наши уже спрашивают: «Скоро ли мы опять приедем в Марграбово?» Этот город они предпочитают Гродно, к[ото] рый они называют «низьменным»…

Мой полковник неисправим в своем бешенстве; его нек[ото] рые штабные пигмеи прямо-таки провоцируют, и он в ярости летит по госпиталям и, не разобравшись, невпопад первого встречного грубо пушит и разносит, поднимая страшный гвалт. Окриками думают наши марсы водворять и поддерживать порядок и дисциплину; да будь хоть окрики-то толковые, а не истеричные! Великое зло у нас в армии, что военачальники в своих подчиненных видят объект для излития накопляющейся у них злобы и желчи; всю накипь их, казалось бы, так естественно, они должны были бы скорее изливать уж не на своих, а на немцев… Служащие наши мало обласканы начальством, не видят от него благожелательного, дружеского к себе отношения, а одно хамство. А много времени потребуется после войны на обтеску нашего дубья, к[ото] рое в массе так еще невежественно.

Посмотрю я на разных особо- и просто уполномоченных Красн[ого] Креста – летают, как саврасы, «дела делают», а форма на них – шашки, пояса, сбруя и проч. – да, право, куда они корректнее меня в этом отношении… Краснокрестские учреждения видят полную поддержку и особое внимание военных особ, военные же – в загоне, и являются какими-то в их глазах последнего разряда «заведениями». Командуют разные комендантши, дамы с положением, графы и князья…

17 февраля. Запорошило кругом снегом, но тепло. Второй день не слышно канонады. Усиленно эвакуируем б[ольн] ых и раненых из Гродно. Изгнание из местного лазарета всех волонтерок за сеемую ими смуту в умах… Моя беседа со старшей сестрой с вразумлением ее… Никогда не повышаю голоса когда отчитываю, но могу довести виновника до слез и стыда ровным, полным джентльменства обращением. Полковник же мой – тот «нагоняет холода» истерическими криками, без всяких логических аргументаций…

За обедом Радкевич обратился было ко мне с вопросом: «Ну, как по санитарной части?» – но спохватился, взглянув на нашего дядьку-полковника, поправившись многозначительной фразой: «А впрочем, ведь санитарная часть Вас не касается…» Да, так наши революционеры сорганизовали санитарную часть армии, что она уже не касается врача!! Явление символичное.

В Гродненском лазарете – один подозрительный случай по азиатской холере. Обошел все палаты; всех обласкал – особенно врачей, на к[ото] рых вчера только что был сделан грубый набег полковником из-за вздорных слухов, что-де раненых не перевязывают. Я делаюсь центром, куда попросту обращаются со своими слезницами все труждающиеся и обремененные санитарные чины армии, рассчитывая получить заступничество и поддержку.

После обеда – ленивая пушечная пальба. Погода захмурилась. Оно, пожалуй, и хорошо: уж не вылетит немецкий аэроплан и не бросит бомб, что обычное явление в светлую солнечную погоду.