Посмотрим внимательнее, какие же представления могли возникнуть у западного читателя, после прочтения этой, позволительно будет сказать, ученой книги.

«Ужас, нагнетаемый гуннским вторжением в римский и германские миры, хорошо описан Аммианусом Марселлинусом и Джорданесом», – предваряет знакомство с образцами средневековых небылиц Рене Груссе.

И действительно знакомит с ними своего читателя:

«Гунны», пишет Аммианус, «превышали все, что было бы постижимо, в жестокости и варварстве. Они резали щеки своих детей для того, чтобы препятствовать росту бород. Их коренастые тела, огромные руки и непропорционально большие головы придавали им чудовищный вид. Они жили как животные. Они не варили, не приправляли свою пищу; они жили на диких корнях и мясе, смягченном под седлом.

…Если вы поинтересуетесь, откуда эти люди пришли и где они родились, они не могут сказать об этом».

А про древнее правило Тюрков помнить до 7 поколений своих предков, о котором говорит Абул Гази в «Родословной Татар» – ни Аммианус, ни Рене Груссе ничего, конечно, не слышали!

Знание своего рода у древних Тюрков еще имело и практическую надобность. Каждое племя имело родовое клеймо, которым клеймили стада.

Как пишет Махмуд Кашгари в своей Энциклопедии «Диван лугат ат-турк»:

«При смешении животных каждый род (батн) по этим приметам узнает при осмотре свою скотину и лошадей.

…Названия же этих родов – это имена их предков, которые произвели их на свет в древние времена».

Первый вопрос, который древний Тюрк задавал незнакомцу при встрече: «гокюнг ким» – «от кого твой корень»…

А зачем Рене Груссе знать об Абул Гази и Махмуде Кашгарском, он лучше почитает еще одни страшилки – китайские:

«Этот портрет интересно сравнивать с описанием, оставленным китайскими летописцами гсиун-ну, которые по типу и образу жизни были идентичны и также похожи на портреты монголов тринадцатого века, которые достались нам как из Китая, так и христианства.

Плосколицый человек степи, независимо оттого, гунн или тюрк ли он, или монгол, человек с большой головой, сильным туловищем и короткими ногами, вечный наездник, «лучник на коне» из Верхней Азии, мародерствующий вдоль окраин обрабатываемых земель, весьма мало изменился через пятнадцать веков вторжений против оседлых народов».

А вот  портрет, на этот раз конкретного исторического лица – Атиллы, который оставил нам готский историк Джорданес:

«Он был типичным гунном: коротким, широкогрудым, с большой головой, с маленькими глубоко посаженными глазами и плоским носом. Он был коренаст, почти темнокожий и носил редкую бороду. Ужасный в своем гневе, он использовал страх, который он наводил, в качестве политического оружия».

Позволим себе усомниться в достоверности сего описания. Если Джорданес на самом деле был готом, то вряд ли бы так неуважительно отзывался о своем знаменитом предке. Джорданес, в отличие от Рене Груссе, жил в такое время, когда еще помнили своих прародителей. Помнили о том, что готы, гунны, тюрки, татары – это один и тот же народ.

Но французский историк искусства упрямо твердит свое:

«К этим чертам можно было бы добавить другие из тех же источников (китайских): он был глубоко суеверным, с доверием дикаря к своим шаманам и с его пристрастием к спиртному, который приводил к пьяным оргиям в конце официальных церемоний».

Для чего нужно было так подробно останавливаться на портрете Атиллы? А вот для чего:

«Эти черты настойчиво напоминают другого основателя кочевой империи, другого сына степи: Чингиз-хана».

Еще больший переполох в Европе лет через 700 произвело известие о новом «исчадии ада» – Чынгызхане. «Маньяке», мечтающим создать свою Сатанинскую империю «от моря до моря».