– Давид?

Спохватившись, я перевел взгляд на темно-зеленые глаза в обрамлении пушистых рыжих ресниц.

– Есть ли какие-то ограничения?

– Только по времени, и я советую использовать его разумно, я не смогу постоянно приводить тебя сюда.

– Хорошо, тогда…

Собравшись с духом, я постарался обдумать свое желание и понять, насколько сильно я наврежу себе подобным сном, но ничего иного в мою голову не приходило. Мне хотелось их увидеть так сильно, что любая возможность представлялась абсолютным благом, и плевать на все, даже если, проснувшись, я захочу утопиться в море.

– Я хочу увидеть Дарию и Марка.

Иранон вновь затянулась из знакомой мне трубки и, выдохнув, качнула головой в сторону. Золото на рогах и едва заметные колокольчики послушно звякнули при этом жесте, словно поддакивая своей хозяйке.

– Иди, они ждут.

Ощутив, как при этих словах мое дыхание перехватило, я неловко встал и заметил, как за спиной Иранон туман сгустился, приняв облик двери моего дома. За время, проведенное в Беллаторе, я почти выучил все царапины и зазубрины на древесине, а момент, когда я увидел эту дверь впервые, еще будучи в ошейнике и с Арашем под руку, я, кажется, высек в своем сознании как своеобразный памятник. Обелиск, обозначающий начало моей жизни.

Неуверенно прикоснувшись к ручке, я дернул дверь, ступая за порог, и неожиданно обнаружил себя в гостиной. Закатное солнце в разгар лета заглядывало через открытые окна, щебет птиц доносился с внутреннего двора, где у нас в эту пору уже должны были собирать шелковицу. Теплый, нагретый воздух и едва уловимый аромат пряностей заполнили собой все пространство, подстегивая мои старые воспоминания. Среди этого великолепия перед собой я увидел то самое главное, ради чего вообще пришел в этот сон. Марк сидел на полу спиной ко мне и, выпуская колечки дыма, собирал мозаику на полу, лениво перекладывая детали в только ему ведомом порядке.

– Не поможешь мне? Я, кажется, забыл, что хотел изобразить.

– К-конечно.

Голос предательски дрогнул, и, порывисто вздохнув, я постарался сохранить хотя бы внешнее спокойствие, подходя к своему хозяину.

– Кажется, здесь что-то должно быть.

Присев рядом с Марком, я взглянул на разрисованные хной сильные плечи и косы, собранные в пучок на макушке. Как всегда одетый лишь в шаровары со сложной вышивкой на штанинах, он одним своим видом восхищал окружающих и, несмотря на довольно ленивый образ жизни, всегда поддерживал такую форму, чтобы он сам годился в модели своих картин, вызывавших неприличное возбуждение у ценителей искусства.

Мужчина в свойственной ему задумчивости повертел в пальцах одну из мелких плиточек, хаотично разбросанных вокруг, и, опершись на руки, откинулся назад, разминая затекшую спину.

– Ну что ты молчишь?

– Прости, я просто засмотрелся.

– М-м… красиво?

– Очень.

– Мне тоже нравится.

Я невольно улыбнулся и, придвинувшись ближе, рассматривая мозаику. Чужая ладонь бережно погладила меня по волосам, словно специально успокаивая меня как расстроенное дитя. Ощущая такое родное, такое настоящее присутствие, я тратил все силы, чтобы просто сдержать слезы, пока Марк задумчиво возился с плитками.

– Давид?

– Да?

– Ты смог меня похоронить?

Соленые капли побежали по щекам, а я едва не задохнулся от боли, разом ударившей по моим чувствам. Задрожав, я не смел издать ни звука, хотя хотелось кричать, начать оправдываться и, более того, умолять простить меня за мою глупость. Инстинктивно сжавшись, я не мог даже просто взглянуть в лицо своего хозяина, настолько мучительно и стыдно себя чувствуя.

– Тише-тише…

Мягко похлопав по спине, Марк приобнял меня за плечи, стараясь поддержать и отложил трубку с толикой печали глядя на нее.