Несколько более подробно описывали ход Бородинского сражения Е. Фурд и Х. Беллок[529]. Общим для этих работ было повторение того фактологического материала и тех оценок, которые ранее уже звучали в работах английских и американских авторов. На этом фоне явно выделялась фундаментальная книга Теодора Доджа «Наполеон. История искусства войны», в 3-м томе которой автор попытался взвешенно оценить ход и результаты Бородинской битвы. По его мнению, «технически» Бородино было поражением русских, которые оставили поле боя. Однако для французов это была «пиррова победа», которая означала несомненный провал русской кампании. В то же время, если бы Наполеон проявил бóльшую энергию и использовал гвардию, он бы разбил русскую армию, а Александр I пошел бы на мирные переговоры[530].

В период между Первой и Второй мировыми войнами в американской исторической науке не появилось ни одной новой работы, посвященной 1812 г. и достойной внимания. Только в 1947 г. Л. Страховский наконец-то нарушил длительный перерыв в изучении американцами русской кампании Наполеона[531]. Работа оказалась заслуживающей интереса. В определенной степени она продолжила традицию британца Розбери и русского исследователя Надлера, хотя, по существу, к самой картине Бородинского сражения и не смогла добавить ничего нового. То же можно сказать о статье Лео Яреша, вышедшей в 1956 г.[532] Подобно книге британца У. Джексона, изданной в 1967 г., это было своего рода исследование природы «русской силы» в условиях «холодной войны».

В 1965 г. Винсент Дж. Эспозито, бригадный генерал и бывший глава Департамента военного искусства и техники военной академии в Вест-Пойнте, и Джон Роберт Элтинг, полковник и доцент того же департамента, опубликовали своеобразный атлас военных карт по наполеоновской эпохе с коммментариями[533]. Точный план Наполеона на Бородинское сражение, отмечали Эспозито и Элтинг, недостаточно ясен. Реализация предложения Даву по обходу левого фланга русской армии, полагали они, без сомнения имела бы успех, но оно не было принято Наполеоном. Несмотря на в целом успешные действия Великой армии, особенно ее артиллерии, решительной победы добиться не удалось. В то время, когда около 11 утра произошло взятие «большого редута» дивизией Морана, пришло известие об атаке Уварова и Платова. Хотя этот рейд не принес русским серьезного успеха, так как Кутузов не поставил перед Уваровым ясной задачи, но он серьезно помешал Наполеону в осуществлении его планов. Потери составили 28–31 тыс. у французов и более 45 тыс. у русских. Французская армия, за исключением 30 тыс. гвардии, оказалась совершенно измотанной. Возможно, пишут авторы, Наполеон был еще более уставшим, чем его армия. О долговременных последствиях Бородинского сражения Эспозито и Элтинг предпочли ничего не писать.

В 1970-е гг. тема войны 1812 г. оказалась отмеченной в американской историографии только одной небольшой работой[534]. Однако в следующем десятилетии американцами было предложено интереснейшее исследование, до сих пор, по нашему мнению, недостаточно оцененное специалистами. Кертис Кэйт, создав широкую панораму событий Отечественной войны на основе обширного комплекса опубликованных материалов, в том числе русских документов и воспоминаний, исходил из тезиса о поворотном значении 1812 г. для судеб мировой истории. Все, что произошло позже в 1813–1815 гг., было, по его словам, только «конвульсивным эпилогом», агонией режима Наполеона I[535]. Вторым тезисом своего исследования Кэйт провозгласил право «не по-научному» ставить вопросы о том, «что могло бы быть, если бы…». Отсутствие этой формулы при рассмотрении прошлого, по его мнению, не оставляло за человеком права на решение и ошибку. Опираясь на эти два момента, Кэйт попытался показать, во-первых, как случай, зависящий от не всегда ясно объясняемого поступка отдельного человека, предопределял ход исторических событий, а во-вторых, характер взаимоотношений друг с другом отдельных действующих лиц той великой эпопеи. И все же провозглашенные Кэйтом принципы исследования оказались реализованы только частично. Склонность к литературной яркости в описании событий в ущерб предельной точности и глубине исторического анализа привела автора к заметной поверхностности. Он так и не смог выявить реальные «кризисные точки» в ходе войны 1812 г. и показать подлинную роль человеческого поступка. Так, очень неопределенными оказались такие принципиальные вещи, как планы Наполеона при подготовке всей кампании и планы на генеральное сражение, конкретные обстоятельства ряда ключевых событий боя, фактические результаты Бородина. Вместе с тем в работе Кэйта присутствовали талантливые, хотя и спорные, попытки разрешения ряда дискуссионных вопросов. Так, он считал, что для Наполеона сражение «фактически было проиграно, или, в любом случае, не выиграно» и результат был предрешен во время боя за «Семеновское плато», где император не сумел сконцентрировать свои силы и разрезать русскую армию надвое. Вину за это автор возложил как на «обстоятельства», так и на «странное» поведение Наполеона, Понятовского и некоторых других участников драмы. В заключение Кэйт предложил любопытный парадокс: если бы Кутузов по совету Барклая-де-Толли нанес удар на северном фланге, сражение было бы выиграно русскими войсками и французы бы не вступили в Москву. Однако тем самым Наполеон избежал бы провала всей кампании. Французские потери при Бородине Кэйт приводил по Деннье, хотя и отмечал, что реальная цифра может быть большей. Особенно сильно пострадала кавалерия Великой армии.