Факт появления энциклопедической статьи, написанной в рамках «научно-критического» направления, фактически закрепил общий отход от псевдопатриотической традиции, которая господствовала в нашей историографии к 90-м гг. ХХ в. Но как соотносится столь решительный «пересмотр» основополагающих вопросов Бородинского сражения с тем непреложным убеждением русской национальной памяти считать Бородино «нашей» победой? Не способен ли отказ от основополагающей опоры национального сознания привести к губительной эрозии национальной самоидентификации? Это еще один вопрос, возникающий в связи с появлением статьи о Бородинском сражении в энциклопедиях, посвященных войне 1812 года. В любом случае, по нашему глубокому убеждению, следует различать и до известной степени разделять научные подходы (что требует максимально возможной точности и достоверности в воспроизведении картины прошлого) и учебно-познавательный уровень, который сориентирован, по большей части, на эмоциональное восприятие исторических событий. Но и в последнем случае совершенно недопустимо искажение достоверно установленных фактов и провозглашение заведомо ложных суждений и выводов.

В целом, мы видим, что в течение последних десятилетий была заложена основа для преодоления почти двухвековой традиции отечественной историографии в освещении противника русских войск в Бородинском сражении. Возможно, это связано с серьезными национально-идентификационными сдвигами, происходившими в среде российской исторической науки. Однако события последних лет заставляют всерьез задуматься над тем, насколько эти сдвиги отражают общий поворот в национально-историческом самосознании российского народа, а насколько являются результатом деятельности узкой группы интеллектуалов. Судя по объему откровенно спекулятивной продукции последних лет (литература в стиле фолк-хистори, скороспелые публикации, претендующие на новое слово в освещении сражения, ура-патриотические издания, воскрешающие давно опровергнутые мифы, бездарные научно-популярные и художественные фильмы), посвященной войне 1812 года и Бородинскому сражению в частности, не исключена возможность возвращения к тем временам, когда сильный, достойный и опасный противник России воспринимался большинством населения исключительно через карикатуры М. И. Теребенева…

Подведем итоги. В основе русского представления о Бородине лежит конструкция, имеющая, главным образом, два источника. Во-первых, это память о космологическом, национально-непреходящем для русского человека историческом событии. Во-вторых, историографическая традиция, имеющая своим началом стремление главнокомандующего Кутузова и полковника Толя представить свои действия и действия вверенных им войск в день Бородина в наиболее благоприятном свете. Эти два обстоятельства обусловили особую склонность русских историков к необъективному и недостоверному изображению противника в Бородинском сражении. Солдаты, офицеры, генералы Великой армии и сам Наполеон нередко представали в виде абстрактных единиц, лишенных живых человеческих черт. Более того, всякий раз, когда происходила известная самоизоляция России, а государственная политика обретала антизападническую направленность, образы наполеоновских солдат приобретали ходульно-мифологические черты, воплощавшие некое вечное зло. В этой связи можно было бы предложить иной принцип периодизации отечественной историографии Бородина и всей войны 1812 г., беря за основу не смену «дворянского», «буржуазного», «советского» и «постсоветского» этапов, а смену общеполитического и общекультурного курса государственных структур по отношению к Западу.