– Если не она выбрала это место, тогда кто?

– Твой отец, – сказала Розина с болезненным выражением на лице. – На самом деле на этом настоял он.

Неожиданное открытие нанесло мне удар прямо в сердце. Я едва могла поверить словам тетки. До сих пор никто при мне не упоминал про отца. Будучи ребенком, я решила для себя, что этот человек, кто бы он ни был, не хочет иметь ко мне никакого отношения. В голову приходили самые разные фантазии о нем: что он был принцем в какой-то далекой стране или торговцем, ходившим на кораблях по морям-океанам. Красивый, как пират, лысый и храбрый. Я пыталась убедить себя, что он обо мне не знает. Шли годы, представление об отце становилось все более туманным, и в конце концов я полностью изгнала его из своих мыслей.

И вот тетя сообщает мне, что, оказывается, он существует!

– Мой отец? – прошептала я.

Розина кивнула:

– Ты думала, его нет? Он нотариус в Гавре. После того как ты родилась, он посылал деньги на твое содержание. Ситуация с Жюли… была сложная. Но он знает о тебе. И потребовал, чтобы тебя растили католичкой. И договорился о месте для тебя здесь. И заплатил вперед.

Горло у меня сжалось. Я могла только таращиться на свою тетю в немом изумлении, не зная, испытывать мне благодарность или накричать на нее за то, что столько лет таила от меня такую невероятно важную правду? Не успела я найти способ для выражения бушевавших внутри эмоций, как Розина отвернулась.

В зал возвращались матушка Софи и моя мать.

Послав компаньонам обольстительную улыбку, означающую обещание скоро освободиться, Жюли подошла ко мне:

– Матушка Софи заверила меня, что дела у тебя здесь идут хорошо, потому пока я покоряюсь ее мудрости. Но чтобы больше никаких разговоров о крещении. Понятно?

Если бы я не была так ошарашена услышанным, то, вероятно, запротестовала бы. Оглушенная, я приняла прохладный поцелуй матери, сопровождавшийся строгим предупреждением: «Не разочаровывай меня», и молча смотрела, как она уходит.

Розина обняла меня на прощание и поспешила следом. Жюли смеялась, положив пальцы на руку своего ухажера, который повел ее к экипажу.

Зал опустел, а я этого даже не заметила. Девочки распрощались с родителями, монахини увели их в спальню.

Преподобная матушка Софи смотрела на меня с болезненным пониманием:

– Пойдем, дитя мое. – Она протянула мне руку. – Ты не должна отчаиваться. Господь проведет через все испытания, если в нас достанет веры, чтобы их преодолеть.

Мари хотела знать, что со мной случилось. По ее словам, я стала угрюмая и невеселая, ходила понурая, будто упала со цены, а не очаровала публику.

– Ты была изумительна, – заявила подруга, пытаясь вызвать у меня улыбку. – Даже Луиза говорит, что стоило отдать тебе роль с самого начала. Она теперь хочет дружить с тобой. Все девочки хотят. Они только и талдычат – Сара то да Сара это. Если бы я не любила тебя так сильно, то могла бы заревновать.

Но даже лесть подруги не подняла мне настроение. С досады я выпустила на волю в сад своих пленных насекомых и рептилию. Ящерка, лишенная хвоста, который я случайно прищемила, открывая крышку банки, где держала бедняжку, неловко заковыляла под куст. Я не рисовала никого, кроме скорбных святых, копируя из книг работы старых мастеров, и позволяла находиться рядом только Цезарю, который был так привязан ко мне, что я могла бы пнуть его – и он не убежал бы.

По ночам я лежала без сна. В голове ворочались тяжелые мысли об отце, которого никогда не видела и который жил где-то в Гавре с другой семьей. И пыталась представить себе, как он выглядит. Унаследовала ли я от него свой длинный нос с горбинкой? Нет, это маловероятно, так как он напоминал нос моей матери и, по словам Мари, был, бесспорно, еврейским. Но тогда, возможно, глаза с их хамелеонским зеленовато-голубым оттенком, который отражал мое настроение? Хотя, опять же, глаза Жюли были почти такого же цвета. Или его волосы, мою единственную уникальную черту, – густые, курчавые, золотисто-рыжие, чуть рыжее волос Розины. Увы, ничто в моей внешности не выдавало отца. Я закрывала глаза и пыталась вызвать в воображении образ его лица, но видела только Жюли, злобную оттого, что я выросла костлявой копией ее кремового совершенства.