И каминный дым, смешиваясь с туманом, создаёт ту неповторимую атмосферу, из-за которой приличные люди предпочитают пореже высовываться из своих особняков, наглухо заперев окна, и грея в руках бокал бренди или грога, наслаждаться достойным джентльменов уютом.

В гостиной клуба Воронцов с интересом осмотрел достопримечательности, долженствующие запечатлеть в поколениях подвиги славных охотников. Особый его интерес, наряду с головами представителей «большой пятёрки»[9], развешанными по стенам, вызвала картина, изображающая бородатого мужчину в явно русской дворянской одежде позапрошлого века и высоких начищенных сапогах, вонзившего здоровенную, как оглобля, рогатину в грудь гигантского медведя, чуть ли не «пещерного»[10], у входа в разворошённую берлогу. И лес вокруг был явно не британский.

Медведь скалился длинными, в ладонь, клыками и пытался достать героя не менее ужасными когтями. Художник был не то чтобы уровня Васнецова или Верещагина, но вполне владеющий ремеслом.

– Это у вас что, иллюстрация к ремейку «Затерянного мира»? – осведомился Дмитрий. – На российском, так сказать, материале?

– Нет, это документальное, подтверждённое свидетелями событие. В тысяча восемьсот девяносто седьмом году князь Михаил Муравьёв на самом деле в присутствии своих гостей, действительных членов «Хантер-клуба», без какого-либо оружия, кроме рогатины, добыл этого медведя весом ровно в сорок пудов… За что и был принят «зарубежным членом-корреспондентом», что случалось крайне редко.

– Судя по картине, в этом звере пудов под сто. Но вообще геройский, по всему, был князь. Рогатина – дело ненадёжное…

– Самому приходилось? – удивился Арчибальд.

– Читал. А сам только в училище фехтованием на штыках занимался. Так что в целом представляю. Одно неверное движение – лезвие уходит в сторону, а ты получаешь по уху такой вот лапой… Голова, натурально, летит в кусты помимо тела. Собственно, вся наша жизнь такая, – философично заметил Воронцов, справедливо решив, что сравнение их нынешней деятельности с опасной охотой гораздо ближе к истине, чем шекспировское «мир – театр». В театре в худшем случае освищут и потребуют деньги назад, а ошибка в общении с таким вот персонажем – он снова взглянул на исполненную драматизма и жизненной правды картину – влечёт куда более необратимые последствия.

Присели в кресла к уже разожжённому камину. В клубе, в отличие от домов обывателей, джентльмены наслаждались треском настоящих, притом высокачественных дров, стоивших здесь сумасшедших денег. Как в Одессе двадцатого года, где акациевые дрова продавали на вес, фунтами[11]. Воронцов подумал, что в здешнем мире Россия гораздо больше заработала бы экспортом возобновляемой древесины, чем углеводородов. Впрочем, может и зарабатывает – он в такие тонкости местной экономики не вникал.

Преисполненный самоуважения лакей подал джентльменам виски и по особой рецептуре производимые в Британской Гвиане уже полтораста лет подряд сигары «только для «Хантер-клуба». В случае попадания их куда-либо ещё (в Европе, разумеется, на месте именно их курили все кому не лень) производителю грозила астрономическая неустойка.

Не успел Арчибальд преподать Воронцову краткий курс манер, которых стоит придерживаться, чтобы выглядеть среди клубменов естественно, подъехал и премьер-министр. Похоже, господин Уоллес, не так давно удостоенный королём рыцарского звания и могущий теперь именоваться «сэр Смит-Дорриен», был достаточно заинтригован и сумел выкроить час-другой в своём крайне напряжённом графике. Причём подготовка к войне для него заключалась не в изучении стратегических карт, корректировке мобилизационных планов и чтении непрерывно поступавших от «надлежащих лиц» рапортов, чем как раз сейчас занимался император Олег. Британский премьер «разруливал разногласия и корректировал интересы» всяческих групп влияния, без чего государственная машина, армия, флот и «большой бизнес» синхронно работать были не в состоянии. Собственно, таким же образом руководил войной и Черчилль в соседней реальности, но у того, в силу разницы в личных качествах, получалось несколько лучше.