– Я не пробовала его взорвать!

– А если бы он пережил? – с каждым словом Наваро укреплялся в правоте своего решения. – Тогда Хью и Клим точно погибли бы в схватке с ним. Только пытаясь с ним сражаться, отступая назад, они неосознанно привели бы эту огромную тварь к новорожденным. Другого пути для них не было, лишь назад, а там рукой подать.

Наваро поглядывал на каждого, видя, как глаза людей меняются с каждым его словом. Но единственным человеком, не удостоившимся его внимания, все так же оставалась Октавия, не проронившая ни слова, будто бы ее и не было тут вовсе.

– Дай мы им уйти до того момента, как он вылез, – в случае выживания при взрыве тварь стала бы искать изначальный источник звуков, желая не только утолить голод, но и выпустить весь гнев от нападения на нее, разрушая все вокруг! Заперев двери, был шанс, что тварь их съест и успокоится, может быть, вернется к своим делам, я не знаю… Пусть это выглядело как подношение, но так у монстра не было бы причин искать еду, как и провокатора своего беспокойства! Все было обречено в тот момент, как они столкнулись с малыми монстрами, на шум борьбы с которыми и пришел этот ублюдок! Мне жаль Клима, жаль и Хью, они были хорошими солдатами и хорошими друзьями, но мы спасли новорожденных – это самое главное! Такова их работа, тебе ли это не знать!

Тишину на Улье, как и тишину на Векторе, медленно и почти спонтанно наполнил неизвестный всем набор странных звуков. Все еще раскаленные конфликтом, Наваро со Светой первыми обратили внимание на мониторы: камера Клима и Хью отключена, показатели с костюмов подтверждают их смерть. Монстр мертв, его мерзкие ошметки валяются даже в коридоре, куда взрывом вынесло и непослушные створки дверей, ранее желавшие сдавить объятиями Клима. Все было в крови, настоящий бардак, половина ранее работавших ламп разломана, все стены изуродованы. А сам взрыв ожидаемо пробудил других, ранее спавших существ со всех сторон станции. Сначала начались выстрелы турели по существам, прибежавшим с любопытством на шум: некоторые из вентиляции, другие из прохода с телами детей, третьи – маленькие – вылезли из самих стеблей в самом начале пути, четвертые же пытались проломиться через запертую ранее дверь. Больше пяти разных видов за какое-то немыслимо короткое время захватили всю территорию, рыская и желая удовлетворить любопытство напополам с голодом. Не прошло и пяти минут, как жители Вектора смогли пробраться через потолок и появившиеся от взрыва щели в стенах к новорожденным. В первый и последний раз Новые люди познавали страх и боль. Познавали смерть ближнего своего. Познавали то, что сейчас чувствовали почти все, – отчаяние…

Поначалу подобрать правильные слова казалось невозможным – да что уж там, даже мысли в головах казались им чуть ли не чужими, отчего сформировать какое-либо конкретное мнение, достойное высказывания, никто толком не мог. Подпитываемые неоднозначными и слишком уж разгоряченными эмоциями, даже те сотрудники Улья, в чьих привычках было не держать в себе слишком много, предрасположенные к взрывному выплеску недовольства, не позволяли себе такой роскоши. Но все это не касалось лишь одного человека – того самого, чей взор негласно наблюдал со стороны за решениями и следовавшими итогами, выжидая окончания самодеятельности, где быстрый старт ожидаемо привел к не менее быстрому выгоранию. Наконец самый расчетливый ум дождался своего часа: ей оставалось лишь поставить точку, запустив внутрь коллектива необходимую мысль – ту самую, простую и уже известную всем, но пока еще не произнесенную. А значит, окончательно не разыгранную в игре, которую Октавия вела вполне пассивно, отчего и успешно.