Маруся Климова взглянула хитро, и бывший чекист внезапно сообразил, что и «суки», и гнев на сластолюбивого товарища Рудзутака – всего лишь повод, чтобы в дверь постучаться. А он-то хорош! Расчувствовался, только что слезу не пустил.

– Как хочешь, – бросил равнодушно. – Днем раньше узнаю, днем позже…

– Скажу, скажу, красивый! – девушка встала, потянулась вперед. – Разве я от тебя, Лёнечка, что-нибудь скроешь? Ты ведь Фартовый, верхним чутьем на ходу все ловишь. Только не тайна это, прав ты, конечно. Подумаешь, Техсектор, эка невидаль! А то, что Третий отдел, Цветочный, тот самый, где наш Ким Петрович – царь и бог, расформируют – это знаешь?

– Что?!

Леонид зачем-то потянулся к пустой стопке, затем опомнился, отдернул руку. А Мурка уже улыбалась во весь зубастый рот.

– Видишь, какой я полезной бываю? Ты, Леонид Семенович, конечно, король, но и я – не «машка».

Ответа дожидаться не стала, еще ближе наклонилась:

Товарищ Москвин слабины не дал. Выпрямился, улыбнулся в ответ – да на стул кивнул.

– Вы присаживайтесь, товарищ Климова. Если есть что рассказать, не стесняйтесь, время у нас есть. А не хотите – и не надо, и без ваших секретов проживем.

Заряженный «бульдог» лежал в ящике стола, рядом с тускульской фотографией. Оно и к лучшему – спокойнее будет.

Последние пару месяцев товарищ Москвин старался держаться от Мурки подальше. Даже встречаться почти перестал, только однажды вместе в «Метрополь» заглянули. Объяснил просто: слишком они на виду. Лучше переждать, судьбы не искушая.

Гражданка Климова спорить не стала, лишь поглядела с насмешкой. Или страшно тебе со мною, Лёнечка?

Бывший бандит Фартовый не боялся – и не таким ушлым в спину стрелять приходилось. Но ухо востро держал – уж больно быстро набирала силу бывшая рядовая сотрудница экспедиции.

В Горках Леонид комендантствал недолго, неделю всего. Навел порядок, да и распрощался не без облегчения. Однако насмотреться успел. Мурка стала там своей, чуть ли не родственницей. То, что Мария Ильинична не делала без нее и шагу, еще ничего, но гражданка Климова была одной из немногих, кого пускали к больному Вождю. Товарищ Москвин попытался поговорить с Дмитрием Ульяновым, но тот и слушать не стал. «Марусе-цыганке» он полностью доверял.

Без всякого удивления товарищ Москвин узнал, что Мурка успела стать кандидатом в члены РКП(б), а заодно и внештатным корреспондентом «Правды». Теперь, когда намечался внеочередной призыв в партию – в память о почившем товарище Троцком – нужные «корочки» товарищу Климовой обеспечены.

Но все это мелочи, решила девка карьеру сделать, и ладно. Но было и другое, куда более серьезное.

После разговора в кабинете товарища Кима – того, где решена была судьба Ларисы Михайловны – Леонид принялся ждать. Начальник крови не хотел, и пуля в подворотне бывшей знакомой Гумилева не грозила. Что могла придумать Мурка? Бывший чекист прикинул, что на ее месте он пригласил бы троих громил с Хитровки, дабы уложить Ларису Михайловну в лечебницу минимум на полгода. «Tani ryby – zupa paskudny, towarzyszy»[7] – сказал бы покойный Дзержинский. Да, грязная работа, зато нужный результат налицо: и жива тетка, и не при делах.

Неприятности, однако, начались не у Ларисы Михайловны, а у непотопляемого товарища Радека. Центральная контрольная комиссия принялась изучать весьма пикантный вопрос: на что потрачены средства, вложенные в так и не состоявшуюся Германскую Революцию. В коридорах Главной Крепости знающие люди удивленно разводили руками – такого не бывало с самого 1919-го года, с создания Коминтерна. Расходы на Мировую революцию решено было не контролировать, ибо такую великую цель оправдают любые траты. К тому же за коминтерновскими агентами маячила тучная тень Григория Зиновьева, болезненно и чутко реагировавшего на всякое вмешательство в свою епархию. На этот раз дела пошли иначе. На пленуме ЦКК с громовой речью выступил Николай Лунин, обвинивший Радека в самой вульгарной уголовщине. Ушлый Крадек умудрился организовать несколько каналов контрабанды, используя, разумеется, сверхсекретные каналы Коминтерна. Часть купленного на партийное золото шло напрямую в Питер, правда, не самому Зиновьеву, а его супруге, товарищу Лилиной.