– Ахтунг, ахтунг! Все жители деревня обязаны пройти регистрация! Мужчины есть? Два шага назад! Женщины есть? Виходить, строиться! Ви все ходить в церковь, пить сладкое вино, кушать белий булька. Кто есть партизанен – будем немножко вешать!

Возможно, я и перегибал палку, но бабы безропотно выстроились в ряд и по одной заходили в двери храма. Там, внутри, они опрокидывали трехсотграммовый кубок церковного кагора, заедали просоленно‑чесночным хлебом и запивали глотком святой воды. Обратно мы никого не выпускали, дабы не повторять процедуру дважды. Вскоре церковь здорово напоминала кабак! Пьяные в дым женщины пели, орали, пытались отхлебнуть еще и чувствовали себя просто наверху блаженства. Бьюсь об заклад, еще ни один инквизитор не был так любим столькими крестьянками сразу. Женщины называли меня самыми ласковыми именами и упрямо лезли целоваться. А между тем ни вином, ни хлебом, ни святой водой не поперхнулась ни одна…

– Жан, там много еще?

– Две или три. Ведьма наверняка среди них.

– Скорей бы… Что‑то я упустил, вместо сурового расследования устроив им праздник Восьмого марта! Неужели так ни на кого не действует?

– Действует, милорд, – откликнулась Лия. – Еще как действует! Там уже поют сводным хором. Вот‑вот плясать начнут.

Женщины кончились. Похоже, мой план потерпел полный крах… Мужчины волновались за дверями, а церковь была битком набита пьяными бабами в возрасте от шестнадцати до девяноста двух. Пожилой священник, несколько обалдев от обилия искусов и щедрых поцелуев в лысину, печально подергивал меня за рукав:

– Что‑то не получилось?

– Увы… Мне нечем вас порадовать.

– Лорд Скиминок, не огорчайтесь, – вновь вмешалась бодрая утешительница. – Ну, не повезло. С кем не бывает? А метод был хорош! Раз уж даже мы ее здесь не нашли, то, значит, ее здесь нет.

– Козе понятно… Хотя… Стоп! – осенило меня. – Так ты говоришь – значит, ее здесь нет! Именно! Раз ее здесь нет, следовательно, в деревне наверняка есть женщина нужного возраста, но она сюда не пришла. Она не проходила тестирование, а она и есть ведьма! Святой отец, проверьте: точно ли все женщины сейчас в церкви?

– Все, сын мой.

– Вы уверены?

– Убежден. Да и сестра Марта подтвердит.

– Какая сестра?

– Монахиня. Она живет у меня в пристрое. Ее монастырь сгорел, и бедняжка больше года скитается по богоугодным заведениям, пением религиозных песен зарабатывая себе на жизнь. Я дал ей крышу над головой. За это она убирает вокруг храма.

– А почему не внутри? – за что‑то зацепился я. Казалось, разгадка где‑то рядом. Так утопающий хватается за первую попавшуюся дрянь вроде соломинки.

– Не знаю… Почему не внутри? – задумался священник. – Так она сюда и не заход… Боже мой!

– Где тут ваш пристрой? Жан, за оружием! Нам срочно надо нанести визит вежливости одинокой погорелице с весенним именем.

Под предводительством святого отца мы ринулись на поиски. Лия оставалась за главную, никто не хотел, чтобы толпа «умиленных» женщин выплеснулась наружу сообщить мужикам, что здесь бесплатно наливают. Слева, у входа находился маленький сарайчик, в нем спуск в подвал.

– Это невозможно… Я не могу поверить! Такая милая женщина…

– Она при вас когда‑нибудь заходила в церковь?

– Нет, но она… Сестра Марта утверждала, что исполняет обет отшельничества и молится одна у себя внизу.

– Ведьма появилась примерно в то же время?

– Не знаю… возможно… да.

– Милорд, взгляните на косяк!

– Кровь… Это она, Жан!

Трусливый рыцарь попытался пройти вперед, и я не протестовал – на нем доспехи, а на мне рубашка. Если усопшая решит кусаться, так уж пусть поточит зубки о кованую сталь. Спустившись вниз по узкой лестнице, мы трое оказались в небольшой комнатке, заставленной бочонками, корзинками, садовым инвентарем, в углу, прямо на земле, – подстилка, имитирующая кровать. Рядом грубый стол, за ним, на колченогом табурете, спиной к нам сидела женщина, глядящая в осколок зеркала и… аккуратно пришивающая к шее отрубленную голову! Жан осел на ступеньки, его стошнило. Священник замер столбом, вцепившись в висевшее на груди распятие. Ведьма повернулась к нам и обнажила в улыбке острые зубы.