Мистер Ван-дер-Лайден, как и полагалось кузену, тепло поприветствовал миссис Ачер, негромко произнес слова поздравления (почти те же самые, которые использовала его супруга), в адрес Ньюлэнда, и позволил себе расположиться в одном из обитых парчой кресел с непринужденностью правящего государя.

«Только что окончил чтение „Таймс“, – сказал он, складывая вместе свои длинные пальцы. – В городе я так занят по утрам, что предпочитаю просматривать газеты во время завтрака. Это так удобно при моей занятости!»

«Превосходная мысль, – заметила миссис Ачер. – А вот дядя Эгмонт, помнится, откладывал чтение утренних газет до обеда».

«Да, отец не любил спешки. Но теперь мы живем в мире сплошной суеты», – сказал мистер Ван-дер-Лайден, старательно подбирая каждое слово и медленно обводя взглядом просторную белую гостиную, которая, по мнению Ачера, как нельзя более соответствовала имиджу хозяев.

«Но, надеюсь, мы не помешали тебе читать?» – с легкой тревогой в голосе спросила его жена.

«О, нет!» – поспешил он ее успокоить.

«Тогда я бы хотела, чтобы Аделина все рассказала тебе».

«Вообще-то дело касается Ньюлэнда», – заметила миссис Ачер, улыбаясь, и принялась объяснять, в какое неприятное положение попала миссис Ловелл Мингот, получив почти от всех приглашенных письма с отказами.

«И, конечно, – закончила она, – Августа Велланд и Мэри Мингот обе чувствуют, что вам следует узнать об этом, – особенно в свете помолвки Ньюлэнда».

«О!» – воскликнул мистер Ван-дер-Лайден, слегка опешив.

В воцарившейся тишине каминные часы с бронзовой инкрустацией, стоявшие на мраморной полке, угрожающе тикали, словно в них была вмонтирована бомба замедленного действия. Ачер с благоговейным трепетом смотрел на две неподвижные стройные фигуры, с олимпийским спокойствием восседавшие рядом друг с другом. Отпрыски знаменитых родов не желали нарушать преемственность поколений и низлагать с себя венец величия, возложенный им на голову самой Судьбой. Они жили без излишеств, но элегантно, и пожинали невидимый урожай, чьи семена были брошены в плодородную землю Скайтерклифа их предшественниками. А по вечерам они все так же, следуя традиции, раскладывали пасьянс.

Мистер Ван-дер-Лайден первым пришел в себя.

«Так вы и в самом деле считаете, что здесь дело не обошлось без намеренного вмешательства Лоренса Лефертса?» – спросил он, обращаясь к миссис Ачер.

«Вне всякого сомнения, сэр! Ларри порой заходит слишком далеко… Если моя кузина Луиза не возражает, позволю себе упомянуть о его скандальной связи с женою почтмейстера (рядом с их поместьем есть один городок) или с кем-то в этом роде. А когда бедняжка Гертруда начинает подозревать, что дело нечисто, он, опасаясь скандала, откалывает подобные номера, строя из себя моралиста и доказывая с пеной у рта, что непозволительно приглашать его супругу на встречу с людьми, с которыми у нее не должно быть ничего общего. Да он просто использует бедняжку Элен Оленскую, как громоотвод! Он и раньше часто так делал!»

«Ох уж эти Лефертсы!» – воскликнула миссис Ван-дер-Лайден.

«И не говорите, дорогая! – отозвалась миссис Ачер. – Что подумал бы дядя Эгмонд, услышав, как Лоренс Лефертс восстает против кого-нибудь? До чего докатилось наше общество!»

«Точнее, некоторые его члены», – холодно произнес мистер Ван-дер-Лайден.

«Эх, если бы вы и Луиза могли почаще выезжать в гости!» – вздохнула миссис Ачер. И тут же поняла, что сплоховала: Ван-дер-Лайдены всегда болезненно относились к любой, пусть даже завуалированной, критике своего уединенного существования. Они считались признанными арбитрами светской жизни, их слово было законом (по крайней мере для многих). Они это знали и благодарили судьбу за то, что она им посылала. От природы они были стеснительными людьми, и, как уже упоминалось выше, жили уединенно в лесной тиши Скайтерклифа. Они старались как можно реже выбираться в город, а когда делали это, то отклоняли все приглашения, ссылаясь на состояние здоровья миссис Ван-дер-Лайден. Ньюлэнд поспешил на выручку к своей матери: