Много лет тому назад застройщики пытались купить дедово имение. «Черта с два, – ответил он, – в этой земле лежит слишком много моего». Я знала, что за поленницей похоронены как минимум две кошки. Скорее всего, это была лишь малая толика некогда дорогих ему существ. Впрочем, застройщики воплощали свои проекты в жизнь и без дедушкиного согласия: они прокладывали дороги, строили дома, возводили фонтаны и устанавливали дорожные знаки вокруг его владений. Новый район наступал на поместье деда, как половодье на высокий берег.

Мы без стука вошли в кухню. Когда кто-нибудь ходил по дому, все полки дрожали, а стоящие на них безделушки дребезжали. Дедушка в красной фуфайке сидел за столом, перед ним лежали газета и лупа.

– Привет, Джин! Как дела? – спросила мама.

– Я тебе еще по телефону сказал, что все нормально. Со мной же Чип.

Чип, соседский мальчишка, помогал деду по хозяйству. Он носил черные майки и черные джинсы, а его нижняя губа, украшенная серьгой, немного отвисала вниз. Странная это была парочка. Думаю, их объединяло глубокое чувство ненависти к застройщикам, хотя Чип жил с родителями в одном из новых домов.

– В любом случае все это полный бред, – добавил дедушка.

– Что именно? – поинтересовалась мама.

– Все подстроено, чтобы отвлечь нас от Ближнего Востока.

Бледно-голубые глаза дедушки, еще более светлые, чем у папы, все сильнее выцветали с возрастом – будто ткань, оставленная на солнцепеке. В волосах прибавилось седины.

– Да ладно тебе, Джин. Неужели ты считаешь, что это чьи-то махинации?

– Да, я так считаю. Откуда ты знаешь, где правда? Ты делала какие-нибудь замеры? Они что угодно могут подстроить сейчас.

– Джин…

– Нет, погоди. Они все сфабриковали. Я знаю наверняка. Что-то мудрят с часами. Я им не верю. Ни одному слову не верю.

Мамин телефон зазвонил. Судя по тому, как смягчился ее голос, на другом конце провода был отец. Она вышла из кухни, чтобы поговорить. Я присела за стол.

– Ну, Джулия, – оживился дедушка, – присмотрела себе что-нибудь симпатичное?

И он махнул рукой в сторону полок, на которых теснились старинные бокалы, столетние, давно выдохшиеся бутылки с кока-колой, бабушкин серебряный чайный сервиз, коллекция декоративных наперстков и ложечек, кубки и фарфоровые фигурки, которые бабушка сама когда-то водрузила на кружевные салфетки.

– Ты же понимаешь, что я это с собой взять не смогу, – продолжил он. – Тебе надо забрать все сейчас. Иначе, когда я умру, Рут все приберет к рукам.

Рут, младшая сестра дедушки, жила на восточном побережье.

– Нет, дедуль, твои вещи должны оставаться у тебя, – сказала я, надеясь, что он не заметит отсутствия цепочки с самородком.

Пока у дедушки не начался артрит, он часами бегал по пляжу с металлоискателем в поисках монет и других ценностей, занесенных песком. А сейчас ему хотелось избавиться от своих сокровищ, будто они удерживали его на этом свете. Ему казалось, что, распрощавшись с ними, он наконец обретет свободу.

Дед поднялся со стула и пошел за очередной чашкой кофе. На мгновение он задержался у окна. На улице мама, размахивая руками, продолжала говорить по телефону. Из-за ветра волосы лезли ей в лицо, и она все время их поправляла.

– Я тебе рассказывал, как вон в том дворе однажды погиб человек?

– Что-то не припомню.

– Парень, не старше семнадцати лет, – покачал он головой. – Лошадь затоптала.

– Кошмар какой.

– Да-да, так оно и было.

Словно подчеркивая сказанное, дедушка легко кивнул. Он отличался великолепной памятью на всякие ужасы. Где-то в глубине дома из крана капала вода.

– Это напоминает мне Аляску, – продолжил он, оседлав любимого конька. – Летом солнце там светило круглые сутки, даже в два часа ночи. Оно просто не заходило. Неделями. А потом начиналась зима, и на два-три месяца наступала абсолютная темень.