Ольга, когда они уже жили на Севере, ему как-то проверку на ревность устроила. Пошла в клуб на репетицию народного театра, очерк о них готовила. Они там до двенадцати прорепетировали и до двух ночи чаи прогоняли. Ольга тоже чаи гоняла и про мужа думала: «Ждёт? Волнуется? Думает, небось, с кем это я загуляла!» Когда возвращалась домой, увидела, что в окне свет горит, и обрадовалась: ага, не спит, волнуется! Вот то-то же! Оказалось, что муж спит себе спокойненько, только настольную лампу зажёг на подоконнике, чтобы жене не темно было возвращаться…

Ольга тогда аж разревелась от досады, что муж такой толстокожий. Живёт своей параллельной жизнью и Ольгу туда не приглашает. Не то чтобы не пускает, но как-то почти не делится. И в её дела не вникает, пока она сама его не попросит влезть. Просто брат какой-то, а не муж! Настоящая любовь, она же не такая! Настоящая любовь должна быть яркой, бурной, со страстями и серенадами. С Вадимом же ей было надежно, спокойно, бесхлопотно и… пресно.

А потом, через два года, когда у них уже подрастала годовалая Нюська и они переехали в Северск, в Ольгиной жизни появился Лобанов. Он приметил её в бассейне – стройную, гибкую, совсем не располневшую после родов, а лишь по-женски округлившуюся в нужных местах, и пошёл на таран. Так Ольгу добивались впервые в жизни. И муж Вадим, близорукий, худощавый, рано начавший лысеть блондин, в её глазах начал сильно проигрывать кудрявому коренастому красавцу Жоре Лобанову. Как Лобанов играл на гитаре, как пел (а у Вадима нет ни слуха, ни голоса)! Какую невиданную ягоду княженику привёз, целое ведро (а Вадим даже не спросил, откуда ягода)! И мешок вяленых хариусов подарил, и букетик незнакомых нежных цветов, похожих на эдельвейсы (а Вадим все время таскает ей гвоздики, как ветерану труда).

Жорины поцелуи Ольге нравились меньше. Его губы непривычно пахли табаком – Вадим не курил, и Ольга тогда тоже ещё не курила, – были колючими из-за усов, влажными, и после она всегда быстро, украдкой, вытирала рот. И слушала, слушала: про речные пороги, дальние маршруты и заповедные красоты, к которым только на вертолёте можно долететь. Лобанов брал её руки, целовал ладони, щёки, губы, Ольга быстро утирала рот и думала: ах, какой у нас красивый роман.

Встречались они в его общежитии, в компании шумных весёлых людей, целовались, выйдя на кухню или на лестницу. Большего Ольга Лобанову не позволяла, – она не собиралась идти на большее и ломать семью. Она просто играла в красивую любовь, о которой так мечтала. Думала, – вот ещё чуть-чуть поживёт в этих греющих её романтическую натуру лучах мужского обожания и остановится. Обязательно остановится. Сумеет остановиться.

Лобанов взял её неожиданно, стремительно и жестко, без прелюдий и вопросов. Позвал на очередные посиделки в общаге, а компании не оказалось, – только он и она. Ну и протаранил… Это было так не похоже на секс, которым Ольга занималась с Вадимом (а больше никогда ни с кем и не занималась), что она просто оторопела, не возражала, а потом тихо плакала: «Что же теперь делать»? «Выходить за меня замуж» – подсказал Лобанов, и Ольга решила выходить. Ну а что уж теперь, вон ведь как страстно он её любит…

Когда Ольга объявила мужу, что любит другого и подаёт на развод, она ещё ждала от Вадима каких-то действий, эмоций, слов особенных. А он подержал долгую, по театральному нелепую паузу, потом сказал «Если ты так решила…». На суде муж подтвердил, что они не сошлись характерами и что жить им вместе дальше ну никак невозможно. Потом уехал в Москву, и в комнату в коммуналке, которую им с Вадимом как молодой семье выделили в своё время из жилфонда областной администрации, из общаги переселился Лобанов. Переселился, и выдал Ольге «настоящую любовь» по полной программе: с ревностью, скандалами, контролем за её жизнью и нахрапистым сексом, от которого уже через пару месяцев её стало тошнить. Оказалось, что это беременность, оказалось, что внематочная. После операции выяснилось, что детей у Ольги больше не будет никогда.