— Бабушка Белояра без меня отошла. После во сне привиделась, сомкнутыми устами бранилась, а слов я не могла разобрать. Теперь не найду покоя, пока не узнаю, простила ли внучку-ослушницу, даст ли подсказку, как проходить Навьими вратами, красть у смерти болящих. Хочу больше силы иметь…

— Силу должно с умом применять, - вслух припомнил Нечай наставленье городецкого сотника. И от попрека не удержался:

– Как же ты, лесовичка, попалась разбойным людям? Неужто застали врасплох?

Нелада руками лицо закрыла, ногти над бровями в кожу впились.

— Устала я давеча с твоими невестками. Сперва мальчонку лечи, потом Весене дай приворотное зелье, не поймешь, для тебя ли – для мужа. Тот еще привалился прощенье просить, маятно все же середним в дому считаться – не мал, не велик, серединка - наполовинку. Возрадовался, наверно, что ты уходишь.

А про себя скажу, не таясь, от чужих бед сама хожу как шальная. Белояра наказывала после лечения три дня чистоту блюсти, одну воду пить да помалкивать. И тут я ее подвела, чуть следом не отправилась, хорошо, что ты мой крик услыхал. Не дрогнул, не бросил…

— Ты ведь тоже меня спасла. Сошлись две тропинки вместе.

Больше бы сказал, надо ли торопиться. Бывало так-то спешил, да скоро нарывался на смешливую отповедь. Мелькнул в памяти задравшийся Калинкин сарафанчик, испачканный травяной зеленью, шевельнулась в душе давняя обида.

Отвлекла Нелада, спросила, чем в городе он собирается промышлять, уж не в княжескую ли дружину метит. Ответил раздумчиво:

— А хоть бы и так на крайний случай! Ежели другое дело не сыщется по плечу. А тебя кто ждет в Городце?

— Говорят, живет на окраине, у самой реки старушка-лекарка, испытать ее хочу, может, будет чему поучиться.

— Училась кура зерна клевать, пока в суп не попала. Как бы тебя в городе никто не обидел. Меня держись, тогда уж не пропадешь, - важно изрек Нечай, ощутив, как наливается тело прежними силами.

— И ты не отставай, мало ли опять какая болячка присядет, - в усмешке показала зубы Нелада.

И порешили они дальше вместе идти - ведунья и богатырь.

5. Глава 5. Драная шкура

На большой дороге было оживленно. К Городцу двигались повозки с разной поклажей: рыба и мясо, битая птица, мед и пенька, глиняная и деревянная утварь, ведра, лопаты и бревна. Звенели в мошнах у торгашей бронзовые и серебряные гривны. Зорко посматривали вокруг воины наемной охраны, не блеснет ли среди оголенных дубов и кленов лезвие разбойничьего топора, не шелохнется ли еловая ветка от дубинки с железными клепами.

Изрядно поотстав от богатых обозов, плелись по колдобистым колеям на двух телегах скоморохи-гудошники. Люд оборванный, но шумливый. На первую телегу подсадили Неладу, а Нечай со второй пошел, рядом с рыжебородым щуплым мужиком.

Не так важен казался скоморох, как его толстопятый спутник, - на длинной гремучей цепи за телегой вперевалочку брел исхудавший медведь с разорванным левым ухом. Сонно бурчал-жаловался на свое унылое житье, на железное кольцо, продетое в губу да на острый кол строгого хозяина.

Слушал Нечай звериные обиды, а потом обратился к Рыжему.

— Худо кормишь Мишку, едва на лапах держится. Стар и хвор, отпустил бы в лес помирать, все равно он уже не работник.

— А тебе какая печаль до моего кормильца? – посмеивался Рыжебородый. – Мы с ним каждую зиму лихо устраиваемся в Городце, потешаем народ на праздниках. Ежели суждено протянуть когти, так пусть наперво хозяину харч заслужит. А на миру и смерть красна. Верно ли говорю, Безухая Шкура?

Медведь рыкнул обиженно, морду в сторону отворотил, засопел, втягивая вольный дух леса, а Нечай различил слова: