– Сказал же, в город одну не пущу.

– Ух, строгий какой… Ну, давай гудошников догонять, кто быстрей добежит, тому и сидеть на возу.

– Если пустят тебя, языкастую! Не могла уж смолчать…

– Тебе подсобить хотела, вижу – люб ледащий медведь, свет застил…

– Уймись! Посажу на дубок, не слезешь годок.

– А ты сперва догони, хваста!

Дразнила, ровно девчонка, еще и толкнула легонько в грудь, Нечай нарочно руку не перехватил, фору дал до пяти шагов, а после пожалел, конечно.

Будто летела Нелада, только у первой телеги и сграбастал в охапку. Зацеловать бы теперь, как подсказывали веселые мужички-гусляры на возу, но темные глаза распахнулись студеными омутами под густой опушкой бровей, запретили озоровать.

– Ты чего бежал как подстреленный? Рана откроется.

– Так ведь сама позвала, – выдохнул Нечай, сжимая ладонью растревоженный бок.

– На всякой ли зов побежишь… Хотела испытать, а ты принял за правду. Молчи уж, садись на мешки да завороти рубаху, я сальцем барсучьим смажу. Горе луковое!

Подвинулись скоморохи, уступили местечко в телеге, сперва перешептывались меж собой, а потом затянули песню о храбром витязе, что один целой дружины стоил. Нечай веки смежил, думал про себя о нелегком ратном труде. Так ведь и усмарь не даром хлеб ест. Сапоги, ремни да колчаны воинам тоже требуются.

"Возьмет ли Шатун в ученики… А как крепко на ноги стану, поставлю свою избу, свое дело открою".

Что город, то норов, а в каждой избушке свои погремушки.

Разомкнулся лес, показался впереди на холмах городок, окруженный каменно-земляным валом и деревянными стенами. Высоко поднимались островерхие башенки княжеских ли боярских теремов над избами и клетями служилых людей, купцов, ремесленников и прочего рабочего люда.

Нечай дважды бывал в Городце на летнем и зимнем торгах вместе с отцом. Да ведь при Будиме на сторону лишний раз не глянешь, надо поклажу на телеге стеречь, держать под уздцы встревоженного суматохой коня, овец выкрикивать на продажу, а сейчас приходится только за вздорной девицей присматривать. А может, это она за ним…

Очень уж уверенно Нелада ступала по деревянной мостовой через Детинец, будто клубочек невидимый ее через мост вел, борзо нитку назад разматывая. Поселенские-то девки в городе обычно жались к своим отцам-братовьям, платками лицо прикрывали, глазенками хлопали изумленно на чужие наряды и украшения.

А лебедушка ощипинская себе цену знает, не идет – плывет над мостовой в мягких высоких сапожках с меховой опушкой. Залюбовался Нечай, нарочно отстал и тут же зарок положил – поскорее справить себе годную обувку. «Зипунишко-то ничего, еще крепкий, перебьюсь зиму».

Только толпа миновала главные городские ворота и приблизилась к торговой площади, скоморохи соскочили с телег, принялись дуть в гудки, рожки и сопели, заиграли на гуслях, забрякали деревянными ложками об медные тарелки и барабаны. Народ ближе подтянулся, приготовил мелкие монеты потешникам.

Гулко зацокали по обмерзшим булыжникам кованые копыта, показались впереди конные ратники – все как на подбор важные бородачи, видно, княжеская охрана.

Нечай едва подругу свою из виду не потерял, пока рассматривал волосяные бунчуки на древках длинных копий. «Не увижу ли знакомого сотника…»

Но среди крепких мужей вдруг мелькнул зеленый плащ в золотых разводах, почудилось знакомое розовое личико с обиженно надутыми губками. Вот-вот заплачет красавица.

– Княжна Отрада… Все же поймали беглянку, – прошептал Нечай, не заметив, что подруга безуспешно тянет его назад.

– Па-а-старани-ись! – пробасил над головой свирепый окрик гридня.