– Шеф вас ждёт, – сказал равнодушным голосом секретарь, открывая дверь кабинета.

– Мне стало известно, мистер Стоун, что вы занимаетесь исследованиями, на которые вас, – сделал ударение шеф на последнем слове, – никто не уполномочивал?!

– Но…

– Никаких но! Вы работали у нас в качестве конструктора. В этом направлении вашей деятельности мы уважали вас, ценили, поощряли и продвигали по служебной лестнице! Но оказалось, своими действиями и самовольными исследованиями вы стараетесь нанести ущерб фирме в особо крупных размерах в самый неподходящий момент. Мне поручено констатировать факт нарушения договора и передать вам решение директората о прекращении с вами любых работ. Расчёт получите сегодня же, незамедлительно!

Стоун был настолько ошеломлён поворотом дела, что даже не мог осмыслить, с ним ли происходит данная катастрофа.

– Сэр, – заговорил Билл Стоун, приходя в состояние, позволяющее ему выразить свои мысли, – я старался установить истину ради престижа фирмы. У меня созрела идея…

– Мистер Стоун, – перебил его шеф, – я выразился, по-моему, вполне ясно. Остаётся добавить к вышесказанному: ваши исследования фирма проводила в своих лабораториях ещё в начале работ, о чём недвусмысленно свидетельствует заключение государственной комиссии.

Шеф встал, блеснув полупрозрачными линзами своих очков, давая понять, что аудиенция закончилась. Немного помедлив, он добавил, понизив голос:

– Прощайте, мистер Стоун. Мне жаль вас!

Так, с той самой минуты, Билл Стоун оказался в числе безработных, да плюс ко всему с клеймом «заражённый идеями коммунизма». С такой аттестацией работу получить он нигде не сможет.

Через полгода бессмысленных метаний в поисках заработка он был сломлен и психически раздавлен. Сбережения закончились, а пособия по безработице едва покрывали его расходы. Он снял крохотную комнату, в которой ютился сам и оттуда же рассылал предложения о своём найме на работу. Временами ему удавалось получить грязную временную работу чернорабочего, да и та неизменно заканчивалась увольнением, как только наниматель узнавал о его приверженности идеям коммунизма.

Время для него стало терять всякую ценность. Сомнительная вина Стоуна стала разрастаться, готовая похоронить его под слоем своей тяжести. Незаметно он погрузился в состояние безразличия ко всему происходящему, ясно ощутил полноту своего ничтожества. В этих каменных джунглях куда-то спешащих людей он никому не нужен, он просто ноль, ненужный обществу. И вот когда в его сознании начали появляться смутные намёки о суициде – сведении счётов с жизнью (то была точка отсчёта, за которой должно что-то случиться – смерть или новая жизнь), Билл получил приглашение в Лондон в совокупности с чеком на тысячу долларов.

О нём почему-то вспомнил сокурсник по университету Севан Мордкович. Этот человек не ассоциировался в сознании Билла ни с чем. Они были знакомы, но не пересекались ни под какими углами. Кто-то, зная о его таланте, ждал, когда настанет критическая точка в его сознании и он поймёт всю мощь власть имущих на фоне своего ничтожества, вот только тогда они протянут ему милостивую помощь в обмен на раболепный труд.

Севан Мордкович как-то бесцеремонно просил его немедленно вылететь самолётом, без задержки, в Лондон на собеседование. Расставался с родиной Билл Стоун без боли и сожаления, наоборот, с какой-то лёгкостью и даже радостью. Он вздохнул с облегчением, понимая реалии своего положения и жизни современного мира.

Но теперь, благодаря вновь возникшим обстоятельствам, открывались новые перспективы. Молодой человек словно воспрянул. В голове возродились новые идеи, которые угасли по известным причинам. И на удивление Билла, они стали более обогащёнными и углублёнными. Значит, мозг, несмотря на угнетение, продолжал самостоятельно работать по намеченной программе. В свою очередь, он будет осмотрительней и разумнее, что должно привести его, в конце концов, к прекрасному результату во всех начинаниях.