Нужно заметить, что и Анна Николаевна, и баба Глаша были закадычными приятельницами и к тому же жили по соседству. И хотя обе со своим хозяйством справлялись самостоятельно – силы пока были, чтобы содержать в порядке и дом, и огород, и скотину, но если требовалась помочь по делу какому-нибудь или захворал кто-то из них, то, не стесняясь и не мешкая ни секунды, звали друг друга, как родные, потому что обе были вдовами и жили одиноко.

А вечерами, особенно осенью в слякотную, дождливую погоду, или зимой, когда за окном метель змеилась по пустынной, обледенелой дороге, любили ходить друг к другу в гости, накрывали на стол, «гоняли» чаи, угощались заготовленным летом вареньем и пробовали разные наливки, и читали письма от детей, которых судьба раскидала кого куда, и кто в родной деревеньке уж не появлялся лет сто, а то и более того…

Но, когда наступала весна, и с разогретых под солнечными лучами склонов исчезал снег, дорога опять оживала, появлялись из-за поворота вереницы разноцветных автомобилей, и если с зимы оставались какие-нибудь излишки, то на обочине выставлялись ведра, наполненные доверху картошкой, и между бабками с новой силой разгорался спор по всё тому же принципиальному вопросу: стоит ли обсчитывать городских или нужно вести с ними, окаянными, честную торговлю.

Вот и сейчас баба Глаша поспешила к своей приятельнице, чтобы рассказать о случившемся.

– Да не может такого быть! – отказывалась верить рассказанному баба Нюра, встретившая вначале свою подругу несколько холодно. – Небось, спихнул кто с дороги – вот оно и скатилось в канаву. Ты глазами-то пошарь получше.

– Да шарила я! Шарила, – в отчаянии всплеснула руками баба Глаша. – Нет ничего: ни ведра, ни картошки. Даже маленькой картошины не осталось, – горестно закачала головой баба Глаша.

Видя такое горе, баба Нюра заметно смягчилась.

– Ну ладно, ладно. Что так переживать-то из-за картошки. Не последняя, небось, в погребе была.

– Да что там! Последняя или нет – разве в этом дело! Как можно вот так взять и украсть? Как рука у кого-то поднялась?!

– Ага! – с победоносным видом выкрикнула баба Нюра и, выкинув вперед руку, чуть ли не ткнула своей подруге в глаз пальцем. – Теперь сама видишь, что из себя представляют эти городские. Что это за «фрукты» такие. Теперь понимаешь, как с ними нужно обходиться?!

В ответ баба Глаша молчала и, прижав край платка к губам, продолжала горестно качать головой. Возразить было нечего.

– Ну ладно. Не переживай ты так сильно, – баба Нюра совсем «оттаяла». И хотя разногласия по вопросу коммерции остались, но не до глупостей было сейчас. Разве не видно как человек переживает? И не просто человек, а, можно сказать, самый близкий человек, и баба Нюра принялась успокаивать свою подругу.

– Пойдем, посмотрим. Может, всё-таки скинули его в канаву. А если хочешь – возьми моё ведро и поставь на своё место.

– Не надо. Спасибо, – устало махнула рукой баба Глаша. – Есть у меня ещё картошка.

И они пошли к дороге искать исчезнувшее ведро. Нигде ничего, конечно же, не нашли. Не было ведра ни в канаве, ни на другой стороне дороги, как будто испарилось. Но ничего тут не поделаешь. Исчезло, так исчезло. Значит – так надо было, значит – так суждено было. Не убиваться же, в самом деле, из-за какого-то ведра, пусть и заполненного по самые края картошкой, и картошкой отменной, пусть и нового, эмалированного. Жизнь-то на этом не заканчивается.

В сарае подобрали другое ведро. Не такое яркое, как прежнее, но вполне достойное, чтобы можно было выставить его на обочине.

Два дня вели торговлю с новым ведром, а на третий исчезло и оно. Тут уж обе бабки не на шутку всполошились.