В марте 1689 года Андрос при полном параде проследовал через весь Салем с многочисленной свитой. Приняв вызов, он спросил главного городского пастора, энергичного Джона Хиггинсона, не принадлежит ли по праву вся земля Новой Англии королю [31]. Хиггинсон, речь которого современник называл «проблеском небес», был слишком тактичен, чтобы дать гостю прямой ответ, указав, что может выступать только как священник. Андрос безжалостным тоном напомнил, что речь идет о деле государственной важности, поэтому у него есть все основания услышать ответ. Хиггинсон предположил, что земли принадлежат тем, кто их завоевал, и тем, кто выменял их у индейцев. С огромными потерями два поколения переселенцев покоряли эту пустошь. Они усмирили «далекую, каменистую, безжизненную дикую землю, сплошь покрытую кустарниками и лесами», как описывали ее первые приехавшие сюда эмигранты [32]. Салемский пастор и королевский губернатор еще какое-то время обменивались пустыми репликами о Боге и англичанах. Король, настаивал Хиггинсон, не был заинтересован в североамериканских землях до приезда поселенцев. На что Андрос взорвался и предъявил священнику еще один ультиматум, пусть и опередив график на восемьдесят семь лет[33]: «Вы либо подданные, либо мятежники».

Андрос продержался до апреля 1689 года, а потом колонисты устранили его военным переворотом [33]. Мятеж, инициированный бостонскими пасторами, возглавили люди, многие из которых через три года займутся уничтожением ведьм. Еще до мятежа Инкриз Мэзер тайно отплыл в Лондон – едва избежав ареста, – чтобы рассказать короне о претензиях колонии и просить о новой хартии. Переговоры заняли почти три года, в течение которых у Массачусетса вообще не было никакой политической власти. Лишь в апреле 1692 года она начала складываться из того, что пастор Топсфилда назвал колониальными «страхами и невзгодами». Один возмущенный государственный чиновник недаром заметил, что Массачусетс был так же близок к установлению жизнеспособного правительства, как к постройке Вавилонской башни: социально-экономические вопросы лежали в руинах. Многие боялись, что корона неизбежно их накажет и начнет насаждать на американских территориях англиканство. Массачусетс ощущал себя крайне уязвимым, тем более что катастрофы в Колонии залива воспринимались как судебные постановления. Каждый раз, когда Господь хмурил брови – неважно, проявлялось ли это градом, чумой, заносчивыми британскими чиновниками или нашествием ведьм – он, все понимали, делал это не без причины.

Переселенцы, таким образом, готовились в 1692 году ко многому, помимо набегов индейцев и реальной угрозы со стороны французов. Они готовились к хартии, которая восстановила бы их права, и к возвращению совершенно необходимого, обладавшего колоссальным авторитетом Мэзера. Они готовились получить объяснения своим несчастьям и избавление от них. Одно время Коттон Мэзер и другие ждали еще и второго пришествия. Учитывая все катастрофы, обрушившиеся на Новую Англию, оно, казалось, было уже на пороге. Случаи колдовства в Салеме еще больше укрепили людей в мысли, что времени осталось совсем мало; по расчетам Мэзера, золотой век должен был наступить уже через пять лет. Такая определенность указывает еще на одну особенность мышления человека XVII века. Описанный прозаиком как «причудливое сочетание несочетаемых вещей и понятий»[34] [34], этот образ мысли, словно безумное лоскутное одеяло, состоял из обрывков эрудиции и предрассудков[35]. Естественное легко переходило в сверхъестественное – один знаменитый священник, например, узнал о том, что его жена родила, не от повитухи, но непосредственно от Бога, – так что медицина плавно размывалась и перетекала в астрологию, а наука – в чепуху.