Страх туго стягивает горло, обвивает подобно глицинии японской. «Неужели опять?» – шепчет Айви. Нет, ее старое сердце просто не выдержит такого во второй раз.

С пальца срывается капля крови и шлепается на дорожку между растениями. Как странно: в ту ночь, когда их мир был искромсан на мелкие кусочки, у Иезавель была точно такая же помада ярко-алого цвета.

Табита слышит тревогу не так, как в первый раз.

Сейчас тревога напоминает начальные аккорды погребальной песни, исполняемой на органе. В глазах темнеет, словно Табита лежит лицом вверх в могиле и на нее сбрасывают песок, лопата за лопатой. Что до Виджет, то у нее такой вид, будто ей переломали крылья.

Тревога звучит как приговор: Табита хватает воздух ртом и даже пытается зачерпнуть его руками, чтобы глотать, глотать, только бы не задохнуться.

Когда Урсула объявляет тревогу, Квини как раз роется в ящичке под седлом лошадки, пытаясь отыскать свою своенравную волшебную палочку. Жуткий звук несется по туннелю подобно невидимому взрыву, сбивая с ног. Квини валится на землю слабая, беспомощная, с полным ощущением, что больше никогда и никому не сможет быть полезной.

Эта мысль кажется ей сокрушительной: ведь несмотря на все свои сетования она частенько говорит себе, что другой судьбы ей и не надо, кроме как решать все проблемы сестер и заботиться о них.

Но постепенно силы возвращаются. Сначала Квини проверяет, может ли согнуть пальцы, а затем, опершись на руки, поднимается с земли. Смахнув упавшие на глаза дреды, она обнаруживает в волосах волшебную палочку. Так вот куда она ее засунула.

Чертыхаясь, Квини пытается удержать равновесие. Убедившись, что ноги не подведут, она бежит к сестрам и к дому – двум главным составляющим ее жизни.

Суббота, 23 октября Утро

В панике все спешат на кухню, где их ждет Урсула: почему-то она голая и дрожит, приложив руку к своей огромной груди.

Квини поднимает с пола волшебную палочку Урсулы и собирает осколки чашки возле ее босых ног.

– Какого хрена? Что вообще происходит? – властным голосом спрашивает она, пока остальные женщины пытаются выйти из оцепенения.

Нервы Урсулы на пределе, и она не может сконцентрироваться и направить свои мысли в нужное русло. Пока Урсула начинает сбивчивый рассказ, Айви вытаскивает баночку с целебной мазью, которую всегда носит при себе, макает туда палец и аккуратно смазывает ожог на груди Урсулы, стараясь не делать надавливающих движений.

Урсула морщится, но уже через несколько секунд жгучая боль начинает утихать. Прервав рассказ, она бормочет «спасибо», благодарно сжимая хрупкую, как у птички, руку Айви.

Иезавель снимает шелковое кимоно и, оставшись в черном неглиже, оборачивает его вокруг Урсулы и прижимает к себе подругу.

– Слышала, что бразильская эпиляция выходит из моды, – шепчет Иезавель, многозначительно кивая в сторону пышного холмика Урсулы. – Так что ты в тренде, сестренка.

– Спасибо, Иеза, – с улыбкой говорит Урсула. Иезавель умеет поддержать добрым словом.

Квини нетерпеливо покашливает, и Урсула продолжает рассказ. Когда она доходит до эпизода про голого мужчину, все головы поворачиваются в сторону Иезавель. Та пожимает плечами, словно желая сказать: ну конечно же он шел от меня.

– Ты что, из-за этого объявила тревогу? – спрашивает Квини Урсулу. – Он напал на тебя? Он что, раньше пытался проникнуть в наш дом? – Квини хотела бы извиниться, что не смогла защитить Урсулу, но вопросы ее скорее похожи на грубые тычки.

– Нет, – отвечает Урсула.

Она хочет рассказать о видении, пытаясь представить все так, что оно – единственное свидетельство о неумолимой угрозе, а потому она и не стала повторять расклад на картах и гадать по листьям.