Лав тут же исчезает в толпе, пританцовывая, словно всегда была частью этой стихии. Мир, однако, остаётся рядом со мной, угрюмо озираясь по сторонам. На миг мне хочется сбежать и тоже скрыться среди людей, просто назло ему, чтобы посмотреть, что он будет делать. Бросится за мной? Закричит, чтобы выключили музыку? Будет ждать? Задумчиво пробегая глазами по залу, я замечаю неоновую вывеску над барной стойкой. «Девятый круг», – гласит она, первые буквы каждого слова изображены в форме тающих осколков льда. У Данте в «Аду» девятый круг был ледяным.

– Хочешь потанцевать? – вдруг спрашивает Мир, его голос едва различим за шумом.

Я поворачиваюсь к нему, но он тут же отводит глаза, делая вид, что рассматривает танцпол. Мне всегда хорошо удавалось читать эмоции людей; даже до того как я стала ведьмой, могла понять, расположен ли кто-то к дружбе или же замышляет недоброе. Хуже того, я перенимала эмоции людей на себя. Впитывала их, как почва капли дождя. Если кто-то смеялся – мне хотелось смеяться, если кто-то плакал – мне хотелось рыдать. «Ты подпускаешь всех слишком близко к сердцу, — сказала однажды сестра. – Нужно перестать быть такой доверчивой, или в один прекрасный день ты разобьёшь эту свою глупую штучку, что бьётся у тебя в груди».

Однако когда дело касается Мира, я не могу его разгадать. Он знает, что я не Полина, и явно не собирается становиться другом для меня, даже не смотрит мне в глаза и избегает прикосновений, но уже не впервые пытается завязать беседу. И может, моё сердце и глупое, но я понимаю, когда чей-то интерес искренен.

– Нет, я не танцую, – осторожно говорю я, ожидая подвоха.

Мир облизывает губы, колеблясь, отлично понимая, что я всё ещё смотрю на него.

– Выпить?

– Нет.

– Хоть что-то?

– Да, сумку с костями и билет туда, где вас всех рядом нет. – Я готова к его темпераменту. Вместо возражений, однако, он одаривает меня косой улыбкой.

– Нет, Огонёчек.

– А танцевать и пить ты бы меня отпустил, если бы я хотела?

– Нет.

– То есть я твоя пленница.

– Пленница? – его глаза почти что встречают мои, однако он отлично контролирует эмоции, делая вид, что просто переводит взгляд, чтобы посмотреть на лестницу, ведущую к балконам с VIP-столикам. – Где же тогда твоя тюрьма?

– Ты меня шантажировал, чтобы я вам помогла, – не могу сдержать циничный смешок в ответ.

– Что-то мне подсказывает, что между шантажом и сделкой есть разница. И твоя вполне неплоха: свобода от ямы в чистилище, или где ты там была, в обмен на простую помощь.

– Уверена, что разница есть и между свободой и годовым отпуском.

Мир не отвечает. На вершине лестницы, куда он смотрит, появляется парень: из-под шапки того торчат ярко-синие волосы, а татуировки покрывают смуглые руки от запястий до самой шеи, где их не скрывает футболка. Однако ни краски, ни чернила не помогают его скучающему выражению лица. Прибывший лениво разглядывает толпу, видит Лав и направляется было к ней, но потом замечает Мира. И меня. И его губы складываются в очевидное: «Блядь».

Вот, значит, тот самый Нилам.

– Я же говорил, что не хочу видеть её, Мир, – ворчит Нилам, протискиваясь сквозь толпу и подходя к нам. Даже за музыкой я замечаю, что говорит он чуточку медленнее, чем большинство людей, будто не уверен в своих словах – или наоборот, слишком уверен в каждом слове и каждом скрытом за ним смысле. И, раз он уверен в себе, спешить ему некуда.

– Мне что, надо было оставить ведьму у себя дома одну? Я не могу просить приглядывать за ней Кадри, Ади занят, а Лав… – Мир дёргает подбородком, указывая на бар, где Лаверна уже заглатывает рюмку водки, – …это Лав.