– Тогда что-же повлекло за собой такое разительное изменение?

Женщина молчала.

– Была ли в этом ваша вина?

– Нет! – воскликнула она, позволяя морщинам собраться на лбу.

Конечно.

Они никогда не признавали своей вины. Эзре приходилось разбираться, лгут они только ему, или нечестны сами с собой. Ведь это была разная ложь. Ложь, которая в случае вскрытия всего лишь поставит тебя в неудобное положение, не так страшна, как ложь самому себе. Ведь, когда ты сам уличаешь себя в море лжи, в котором ты утонул уже слишком давно чтобы выплыть, вот тогда приходит осознание того, что вся твоя чертова жизнь, это театральная бутафория. Бутафория, которая на самом деле не нужна в этом спектакле, где ты режиссер, а люди рядом – ничтожные актеры без должных качеств.

– И почему же Вы считаете, что в том, что Вы чувствуете себя одинокой, нет вашей вины?

– Потому что он просто был… Он был…

Скучным, странным, аморфным, недостаточно умным. Он мог быть каким угодно актером в ее захудалом спектакле, но он просто был плохим.

Он просматривал такие фильмы множество раз. И каждый раз приходил к выводу о том, что если жизнь театр, то каждый сам решает, какую постановку ему продемонстрировать сегодня. И как ни странно, но если каждый в своей жизни режиссер, то актеров он выбирает исключительно под себя. Захудалый подпольный театр на окраине Лондона никогда не пригласит Хью Лоррис в свою постановку, потому что этот актер просто не для их спектакля.

Неужели люди не видят этого с самого начала? Неужели не замечают за человеком всех отрицательных качеств с того момента, когда впервые при знакомстве смотрят в глаза, слышат голос и улавливают повадки.

Неужели в этот момент не понятно, что человек просто «не из вашей оперы»?

Эзра и сам был одинок на самом деле. Он был одинок в пустой квартире, в Черном Кэбе с пассажирами, и самое главное, был одинок у себя в голове.

Но никогда не вызывало это у него ничего, кроме безразличия.

Да, он был из тех людей, кто вещал про судьбу и говорил, что если чему-то суждено сбыться, то оно сбудется. А если злодейка-судьба решит вдруг, что сбываться этому совсем необязательно, мечты так и останутся загаданными в темной ночи желаниями, не имеющими ни единого шанса на то, чтобы стать когда-то частью реального мира. Но не смотря на высказывания подобного рода, он все же оглядывался по сторонам, переходя дорогу.

Не смотрел правда, на светофор, но на это у него были совсем другие причины.

– И как же вы решили эту проблему?

– Я не решила, – женщина провела рукой по лицу, – не смогла.

– А пытались? – Эзра снова остановился на перекрестке, пропуская толпу еще спящих пешеходов.

Зеленые глаза посмотрели со злостью. Но Эзра не сомневался, это всего лишь злость на самого себя.

– Не пыталась, – процедила женщина, сверля взглядом профиль Брауна. Но тот не обращал внимания. Для него было вполне нормальным, что люди злились. Это же люди. Они не могут быть тихими и покорными всегда. Некоторые даже иногда не могут такими быть.

– Он меня не любил, и я… И я нашла любовь на стороне.

– Только поэтому?

– Да, – женщина кивнула.

Эзра продолжал смотреть в зеркало заднего вида, наблюдая, как в машине сзади семейная пара ругалась между собой.

– И все же спрошу еще раз, вы изменяли ему только потому что он не любил?

Женщина зарылась пальцами в рыжую копну волос.

– Нет, – прошептала она, – я тоже не любила.

Эзра и так знал это, но почему-то хотел услышать это от нее. Изменяют не тогда, когда есть ощущение, что тебя не любят. Изменяют потому что не любят сами. И как бы партнер не любил сильно, если ты не любишь, измена – заключительная сцена в вашем жалком театре. Эзра и сам не понаслышке знал, что такое измена. Он был, как и все, человеком, у которого есть прошлое.