– Впусти, – попросил, – мне плохо.

– Если совсем плохо – входи, здесь аптечка, – разрешил голос Тамары.

Женька вошел, сел на Верину раскладушку. Тамара искоса взглянула на него, продолжала раскладывать пасьянс на крышке черного, с потёртыми уголками чемодана, водружённого на фанерный ящик.

– Плошечкой освещаемся? – проговорил он, глядя на коптилку. – Заключаю: хоть жисть у нас темней и плоше, но путь вернее и… и…

– Ладно, потом… Можно подумать, у вас электричество! – Тамара фыркнула, собрала карты, постучала ими о крышку ящика и, сбив колоду, сунула под спальник.

– А как твои ведовские успехи? – поинтересовался он, понимая, что говорит так себе, лишь бы болтать.

– Ты это о чём? – будто подозревая его в каком-то подвохе, спросила она, нервно расстёгивая замочек футляра с маникюрным прибором.

– Я о пасьянсе.

– А-а… Еще ни разу не сошелся, – бойко двигая пилочкой по ногтям, ответила Тамара. – Я невезучая. А ведовские успехи, это какие?

Женька поднялся.

– Чего не подтапливаешь? – кивнул на печку. – Мы вчера с Гогой коряг натаскали кучу. Глубоко из-под снега выкапывали. Желаешь, растоплю? – Он подошел к Тамаре, взял с ящика, приспособленного под столик, патрончик с губной помадой, развинтил.

– Ну, растопить? – переспросил.

– Не надо, – покусывая губу, вяло отозвалась Тамара. – Гошка вернётся, тогда. Чаю вскипятим, на гитаре побрякаем.

– Жуткий цвет какой! – Женька провёл помадой по бумаге. – Синюшный как…

– Сирень тень-брень. – Она грубо схватила у него патрончик. – Гошка не сказал, когда вернётся?

– Не сказал, но скоро, наверное, – пожал плечами Женька. – До вечера далеко. Когда-то да придёт.

– Бож-же ты мой! – Тамара уронила на колени вялые руки. – Никто толком ничего не знает, не говорят, что делать, чего ждать на этой лысой горе.

– Ну чего ты? – успокаивал он, глядя в её набухающие слезами глаза.

– Же-енька… Ведь палатки стоят на самом склоне, а что, если снег сдвинется, поползёт. Он как враг. Затаился и ждёт. Мы ждём, и он ждёт.

– Не поползёт, стечёт ручейками, ты держи себя в руках, – вчитываясь в её глаза, убеждал Женька. – Скоро привезут письма, газеты, транзисторы на всю мощь врубим, разгоним всю твою мистику.

– Тише! – Тамара вытянулась, приоткрыла рот. – Гудит… Слышишь? Это вертолёт!

– А я что говорил! – Женька задержал дыхание, прислушался.

– Вот опять. Почему ты не слышишь?

– Не гудит, кажется тебе, – отмахнулся студент.

– Да нет же, нет! – Тамара высунулась наружу к выходу. – Ты глухой…

По пути она столкнула с ящика чемодан, он, ударившись об пол, раскрылся, как раззявился. Бельё, фотографии, бигуди вывалились из его нутра.

– Никакого гуда нет, убедилась?..

– Каждый день вот так, даже по ночам слышу. – Тамара задёрнула полог, расслабленно пошла на своё место. Над чемоданом остановилась, подняла голубую ленту, встряхнула.

– Ты кого-нибудь любишь, Женька? – нахмурила лоб. – Ну, там, в городе или в институте?

– Там? – переспросил он озадаченно. – Там, да. Конечно, да.

– А я вот здесь… Осуждаете небось? – Она складывала и вновь встряхивала ленту. – Ну отвечай же!

– Брось ты, какой суд.

– Так, спасибо. Что бы еще у тебя разузнать?

– Придумай, я много чего знаю.

Лицо Тамары разрозовелось. Она присела на корточки, стала быстро складывать чемодан.

– Ну и фотографий у тебя. – Женька завистливо причмокнул. – Зачем столько возишь?

– Да так. Хочешь полюбоваться? – Она протянула ему пачку снимков, покривила пухлыми губами. – Все про меня, по всем этапам жизни.

Женька взял фотографии, стал перебирать.

– Вера шествует, по шагам узнаю. – Тамара мотнула распущенными волосами. – Живёт, как спит, вот кому всё просто.