– Но теперь он в совсем других руках, – заметил он, когда мы добрались до места назначения. – Сэр Кристофер Стейнсби – это, по-видимому, все, чем не был мой подлый родственник. Говорят, он настоящий святой. Зимой мы видим его святой храм из наших задних окон.

Его не было видно сквозь гигантскую живую изгородь из конских каштанов, теперь тяжело нависавшую над расколотой оградой в конце сада. Я вышел из столовой с новым чувством интереса к этим Делавойе. Их мебель была одновременно слишком массивной и слишком хорошей для дома. Это был какой – то старый дом совсем другого типа. Большие картины маслом и мраморные статуэтки были приобретены не для того, чтобы получать дневной свет через окна, верхние створки которых были заполнены дешевыми витражами. Тигровая шкура с головой людоеда, о которую я споткнулся, не всегда стояла на пути к чугунной каминной полке. На мгновение мне стало жаль, что миссис и мисс Делавойе нет дома, но я не так огорчился, когда увидел дыру в лужайке за домом.

У нее были уродливые очертания и вид, напомнившие молодому Делавойе кладбище. Я был вынужден признать, что она похожа на какую-то просевшую могилу, и белая линия, разделяющая ее пополам, была не единственным свидетельством того, что оседание произошло недавно; трава была недавно скошена и такая же коротка внутри ямы, как и повсюду. – Ни одна машина не смогла бы проделать такую работу с такой поверхностью, – сказал сын дома с блеском в глазах, но понизив голос, что заставило меня задуматься, желает ли он худшего или боится.

– Что вы хотите, чтобы мы сделали, мистер Делавойе? – Спросил я как лицо официальное.

– Я хочу, чтобы это выкопали, если это можно сделать сейчас, пока моя мать в отъезде.

Все это было очень хорошо, но у меня были ограниченные полномочия. В мои инструкции входило немедленно позаботиться о мелких нуждах арендаторов, но все важные дела передавать нашему мистеру Мушкетту, который жил в Поместье, но проводил дни в лондонской конторе. Это казалось мне таким делом, и как бы мне ни не нравилось мое место, я не мог позволить себе рисковать им, поступая неправильно. Я изложил все это, как мог, своему новому другу, но не без раздражения его порывистого духа.

– Тогда я сделаю это сам! – Сказал он и принес со двора садовые принадлежности, которые показались мне еще одним пережитком более просторных дней. В его отсутствие я пришел к тому же выводу относительно пары голландских садовых стульев с высокими спинками и зонтичной палатки; и последние узы упавшего состояния заставили меня еще больше пожалеть, что я бросил его. Он не был сильным; неудивительно, что он был раздражительным. Он бросился к своей задаче со слабой яростью; это было больше, чем я мог вынести. Не успел он копнуть несколько раз, как остановился, чтобы вытереть лоб, и я схватил лопату.

– Если кто-то из нас и будет выполнять эту работу, – воскликнул я, – то не тот, кто к ней непригоден. Вы можете взять на себя ответственность, если хотите, но это все, что вы делаете до двух часов!

С этого момента я и должен был бы начать нашу настоящую дружбу. С его стороны было какое-то мальчишеское бахвальство, а с моей – суровая демонстрация, которую он, в конце концов, одобрил, когда я пообещал остаться на обед. Пот уже струился по моему лицу, но лодыжки были покрыты густой коричневой плесенью. За несколько дней до этого была гроза, сопровождавшаяся тропическим дождем, от которого земля под ногами стала такой влажной, что мышцы не так напрягались, как кожа. И я действительно был очень рад упражнению, после физического застоя офисной жизни.