Смотрю, ведьмак слушает внимательно.
– Четверо же законных сыновей, – продолжаю я рассказ, – по старшинству располагаются так. Первородный сын, имени его я не знаю, ибо при дворе упоминать его запрещено, разругался с отцом и уехал, и след его потерян, и никто больше его не видел. Второй, Элмер, под замком сидит, умственно больной пьяница, якобы это государственная тайна, но в Кераке каждый ее знает. И реальных претендентов двое, Эгмунд и Ксандер. Ненавидят друг друга, а Белогун ловко этим пользуется, обоих держит в неуверенности, да плюс еще порой напоказ выделяет и манит обещаниями наследства кого-нибудь из незаконных. А сейчас вдобавок слухи пошли, будто пообещал корону сыну, что родит ему новая жена, та самая, на которой в Ламмас официально женится.
– Мы с кузеном Ферраном, – говорю дальше, – считаем, однако, что это пустые лишь обещания, которыми старый хрен надеется молодуху склонить к постельным подвигам. Что Эгмунд и Ксандер единственные реальные наследники трона. Даже если это потребует дворцового переворота, то кто-то из них его совершит. Через кузена я с обоими познакомился. Оба они… ну такое впечатление у меня сложилось… скользкие, будто говно в майонезе. Если понимаешь, что я этим хочу сказать.
Тут Геральт мне подтвердил, что понимает, что у самого такое же впечатление осталось от разговора с Эгмундом, только не умеет, мол, так же красиво в слова облечь. А потом задумался глубоко.
– Скоро вернусь, – говорит он наконец. – А ты тут действуй и следи за всеми делами.
– Пока не попрощались, – отвечаю, – будь другом, расскажи немного об ученице твоей чародейки. О прилизанной этой. Это настоящий розовый бутон, чуть-чуть поработать над ним, и расцветет он предивно. Я вот и решил, что пожертвую собой…
Вот тут-то у него лицо изменилось. И как даст он кулаком об стол, аж кружки подскочили.
– Лапы свои подальше от Мозаик держи, менестрель, – так он ко мне, без крохи уважения. – Выбей ее у себя из головы. Не знаешь, что ученицам чародеек строго запрещен даже самый невинный флирт? За самое малое такое прегрешение Коралл ее объявит недостойной учебы и вернет в школу, а это для ученицы страшный позор и потеря лица, я слыхал даже о самоубийствах из-за такого. А у Коралл шуток не бывает. Нет у нее чувства юмора.
Хотел я ему посоветовать, чтоб щель в заднице попробовал ей куриным перышком пощекотать, такой маневр даже самых унылых веселит. Но смолчал, ибо знаю его. Не терпит, когда об его женщинах неосмотрительно отзываются. Даже о тех, которые на одну ночь. Так что честью ему поклялся, что невинность прилизанной адептки из своего расписания вычеркну и даже подкатывать не буду.
– Если уж так тебе приспичило, – говорит он мне на прощание, повеселев, – то знай, что познакомился я в местном суде с одной госпожой адвокатшей. Похоже, она не против. Вот с ней попробуй пофлиртовать.
Вот те на. Это что же, мне с правосудием трахаться, что ли? Но с другой стороны…
Интерлюдия
Глубокоуважаемой госпоже
Литте Нейд
Керак, Верхний Город
Вилла «Цикламен»
Замок Риссберг, 1 июля 1245 г. н. э.
Дорогая Коралл,
надеюсь, что письмо мое застанет тебя в добром здоровье и настроении. И что все свершается так, как ты того желаешь.
Спешу уведомить, что ведьмак по имени Геральт из Ривии соизволил наконец появиться в нашем замке. Сразу же по прибытии, менее чем за час, показал себя раздражающе невыносимым и успел настроить против себя абсолютно всех, включая Достославного Ортолана, персону, способную считаться воплощённой доброжелательностью и приязненную каждому. Мнения, распространенные об этом индивиде, как оказалось, ни в малой степени не преувеличивают, а антипатия и враждебность, с которыми оный везде встречается, имеют свои глубокие причины. Однако там, где нужно отдать ему должное, я буду первым, кто это сделает, без гнева и пристрастия. Индивид сей есть профессионал до мозга костей, и в вопросах своей профессии заслуживает абсолютного доверия. Выполнит то, за что взялся, или погибнет, выполнить пытаясь, сомнений в том быть не может.