Он сел в машину и уставился вперёд в одну точку. Просидел так несколько минут. Его мысли были не здесь, они были рядом с Леной Мамаевой, которая наверняка, ничего не подозревая, занималась домашними делами, смотрела телевизор или говорила с подругами по телефону. Жилин сжал руль потными ладонями и тот жалобно заскрипел.

– За что же вы его, суки… – просипел Семён.

По дороге он думал, как сообщить, с чего начать. Прокручивал в голове десятки вариантов фраз. Он то просил её присесть, то говорил всё сразу, на духу, чтобы сделать удар менее мучительным. Но в его мыслях всё заканчивалось одинаково. Лена плакала, а он, не зная, как утешить, просто стоял и хлопал глазами или мял в руках фуражку, в общем, вёл себя как полнейший идиот, хотя это меньшее, о чём нужно было беспокоиться в таком случае.

Чем ближе он подходил к её двери, тем быстрее билось его сердце. Когда он нажал на звонок, то не чувствовал ничего, кроме гулких ударов в ушах. Дверь отворилась, Лена в заляпанном фартуке, с улыбкой на устах, с туго собранным хвостом, горит, сияет, как свеча в темноте. Ещё несколько минут, и она погаснет. Жилин её потушит. И кто знает, когда она загорится вновь.

– О, Жилин, давно не виделись. Заходи! – протарахтела Лена и упорхнула на кухню.

Жилин шагнул в дом, и его окатило горячей волной то ли от переживаний, то ли от жара готовки.

– Я тут котлеты жарю, – кричала она с кухни, пока тот разувался.

Жилин встал в проходе кухни. Лена снимала со сковороды дымящиеся котлеты цвета старой ржавчины.

– Ну, рассказывай! Ты, наверно, к Илье? Так он на службе. Вы разве не вместе сейчас работаете? Присаживайся, будешь дегустатором, – с задором воскликнула она, не отрываясь от плиты.

Она выложила новую порцию котлет на сковороду. Развернулась с тарелкой уже готовых и взглянула на Жилина. На его лице был отпечаток утра. Такое не сотрёшь.

– Ты чего, Семён, что с тобой?

– Лена. Илья погиб.

– Прости?! – переспросила Лена, и улыбка мигом исчезла с её лица.

– Погиб сегодня ночью.

Её руки ослабли, тарелка наклонилась, и котлеты одна за другой полетели на пол.

– Но… я же… как…

Она выронила тарелку и оступилась, ослабла, как тряпичная кукла. Жилин подхватил её, обнял, прижал к себе. Лена зарыдала, содрогаясь от горя, хваталась за его плечи, как за спасительный образ, оставляя на кителе жирные следы готовки.

Она плакала, всё не унимаясь, а он долго обнимал её. Настолько долго, что котлеты на плите успели сгореть. Жилин спохватился, высвободился из душных объятий, усадил её на стул и выключил плиту. Открыл окно и включил вытяжку на полную. Присел напротив и взглянул в её пустые глаза, не зная, как утешить. Когда молчание стало нестерпимым, Жилин сказал:

– Скоро мне надо будет уйти. Я всё-таки на службе.

Лена обречённо кивнула.

– Как это случилось? – она смахнула слезу с раскрасневшегося лица.

– Его убили, – холодно ответил Жилин.

– Кто?

– Пока не знаю. Я обнаружил его утром. Следователь говорит, что он погиб несколько часов назад. Ночью.

Лена всхлипнула, теребя в руках край фартука, не глядя на Жилина, а куда-то в пол, или сквозь него.

– Знаешь, какие последние слова он от меня услышал?

Жилин покачал головой.

– Я обидела его, оттолкнула. Сказала, что мне нужно время, чтобы свыкнуться с его болезнью. Время, которого теперь нет.

– А он?

– Он – ничего. Когда я проснулась, его уже не было, но он не впервые уходил так рано, до моего пробуждения. Я отправила детей в школу, приняла душ, посмотрела серию «Чёрного зеркала», поговорила с мамой, господи, о чём я говорила… а он всё это время был… мёртв. Я занималась чёрт-те чем и не знала…