– Все веселее и веселее, – усмехнулась я, поглаживая свернувшегося клубком на моей кровати кота. Тут лениво приоткрыл один глаз, зевнул, и посчитал ниже своего достоинства отвлекаться на такие мелочи, как разговоры с двуногими.

– Пойду прогуляюсь, – шепнула я хвостатому соне, тихо поднимаясь со своей постели и аккуратно – я все же не хотела лишний раз доставлять неудобства соседу – притворила за собой дверь. Заблаговременно смазанные петли не скрипнули, и я с удовлетворением отметила, что не зря поругалась с комендантом после ухода соседа.

Коридор общежития был непривычно пуст и тих. В Кроудгорде, напротив, именно с наступлением вечера все оживало. Ученицы выглядывали из комнат и мелкими перебежками отправлялись по своим делам: кто на кладбище цветы собирать, кто зелье мешать, а кто и на свидание. Последних, если попадутся, ждало самое строгое наказание, как тех, кто тратил бесценное время на глупости. Впрочем, почти все ночные гулены уже были замужем. Правда, из Кроудгорда им пришлось уехать: слишком опасно жить в городе, где каждый пятый зельевар, каждый четвертый – ядодел, а каждый третий – вообще ведьма.

Я усмехнулась. Кроудгорд – лучший город для того, чтобы случайно умереть. Не от зелья, так от проклятия, не от проклятия, так от призванной детьми пакости… Вариантов было много, потому местные умирали только от старости: никого, кто бы не закончил ученичество с оценкой ниже «удовлетворительно», в городе не было. Не считая, конечно, детей. Но дети – ответственность родителей.

Я вдохнула ночной сухой воздух Алентара и улыбнулась. Несмотря на жару последних летних деньков, здесь она переносилась куда легче, чем в болотистом поселении темных ведьм. Да и моя вечная аллергия, кажется, прошла. Всего-то и нужно было уехать из окруженного ядовитыми растениями города, оставить тетушку одну и…

Я сжала пальцы в кулак, пережидая приступ преступной жалости к себе. Нет уж, толку от этого не будет никакого. Подняла руку, чуть оттянула рукав, обнажая шесть браслетов, что сковывали запястье, с облегчением отметила, что заряд у всех почти полон. Что ж, какое-то время за свой рассудок можно было не беспокоиться.

Я усмехнулась, вспоминая, как дрогнуло лицо Верховной, когда я согласилась на задание, и поняла: рассудок мой помутился раньше. Гораздо раньше. И я даже знала когда. В день, когда счастливая от выполнения крупного заказа мама, поцеловав меня на прощание, ушла отдать полную зелий корзинку заказчику.

До господина Фрее она так и не успела дойти. И кроме трагического известия на нас с тетушкой обрушились еще и слуги обманутого покупателя, требовавшие возврата либо уплаченного аванса – полностью ушедшего на ингредиенты, либо обещанных зелий. В двойном размере. За нанесенный моральный ущерб личной жизни старосты.

Той же ночью, не дожидаясь, когда за нами придется уже инквизиция, в которую господин Фрее обещал донести, мы с тетей отправились в Кроудгорд. Единственное место, где темных ведьм не преследовали и не осуждали за не слишком законную практику. Здесь скорее осуждалось обратное – нежелание вставать на путь ядодела или практиковать проклятия и призывы, а также контракты с теми, о ком лучше было вслух не говорить. О них и не говорили, что не мешало уже трем ведьмам из моего выпуска иметь подобный контракт. Мне же пока хватало собственной силы и… ненависти.

Так уж вышло, что первый год после маминого исчезновения мне было очень сложно заснуть, и одной далеко не прекрасной ночью я услышала, как тетушка разговаривает с кем-то. Голос был мне незнаком, и я притихла на лестнице, не зная, должна ли я показаться и поздороваться, или уйти к себе. И я даже успела подняться на несколько ступенек, когда незнакомец неохотно поведал: