– Ровно три года, пять месяцев и двадцать два дня исчезла моя семнадцатилетняя дочь Маргарита. – Вот теперь она смотрела прямо на меня, и я уже во всех подробностях успела рассмотреть новое явление ее мгновенного преображения. И, кроме мертвенно-желтой кожи, вмиг обтянувшей кости лица, и страшных выступивших вен, успела заметить и видение черных провалов вместо глаз, носа и рта. Самая натуральная маски смерти, по-другому и не назвать.

Я кратко глянула на Данилу, но на его лице не дрогнул ни единый мускул, однако я откуда-то знала, что он видел то же, что и я, но виду никак не подал. Ладно, промолчу и я.

– Она поехала с компанией своих друзей на выходные в некий клуб загородного отдыха. Само собой, я не могла отпустить свою единственную дочь совсем без сопровождения, так что туда же поехали двое ребят из нашей службы безопасности, которые и приглядывали за Маргошечкой ненавязчиво. Первые сутки все было хорошо, а вот вечером второго дня она исчезла. Ребята взяли квадроциклы, чтобы покататься по лесу. Через время все вернулись, а моя девочка и ее парень Никита Рослов нет. Естественно, мне немедленно доложили и на поиски ребят была отправлена команда. Сильно травмированного Никиту в бессознательном состоянии и квадроцикл вскоре нашли, а вот Маргоши нигде обнаружить не удалось. Моя семья обладает очень обширными связями и финансовыми возможностями. Очень. Поэтому моментально развернули беспрецедентную поисковую операцию. Привлекли росгвардию, военных, волонтеров, всю нашу службу безопасности, но… – голос женщины сорвался, и она сгорбилась еще больше и всхлипнула, – ничего. Абсолютно. За все эти месяцы никаких следов и ни единой зацепки. Поверьте уж, все друзья, персонал базы отдыха, просто находившиеся в момент исчезновения моей девочки люди были не просто неоднократно допрошены… Мы из них реально душу вытрясли, и я нисколько не стыжусь в этом признаваться. Но ничего, ничего не помогло и не дало результата!

Повисла тягостная тишина, разбавляемая только тихими всхлипами Натальи Николаевны. Как у человека, безумно уставшего от пролитых слез и бесконечных часов и дней страдания. У меня от этих ее сдавленных рыданий и самой истории все внутри застыло и залило нудящей болью сопереживания. У меня нет детей, конечно, и по-настоящему мне такого не прочувствовать, но какой же это ад – вот так вот жить день за днем, не имея вестей о судьбе своего ребенка, невзирая на все усилия и поиски. Никому, даже самой распоследней мрази я бы такого не пожелала.

– Ни тела, ни следов, ни свидетелей, – продолжила Наталья Николаевна совсем слабым голосом. – И я уже почти смирилась с тем… что Маргошечки больше нет… в живых. Научилась как-то жить с этой мыслью… Тем более… у меня появилась надежда на встречу с моей девочкой в лучшем мире. Быстро прогрессирующая и не откликающаяся на лечение меланома, понимаете? Но вот месяц назад… – она вскинула голову и вперила в меня взгляд красных заплаканных глаз. – Моя девочка стала являться мне, Людмила. Приходила во сне и упрекала, что мы так ее и не нашли и не спасли от НЕГО. Господи боже, какой же это был ужас впервые! – Последнее бедняжка почти выкрикнула и прижала ладонь ко рту, уставившись в пространство невидящим взглядом и закачавшись на стуле вперед-назад, словно переживала тот момент ужаса заново. Данила торопливо поднялся, звякнуло стекло, и перед женщиной появился хрустальный стакан с водой, к которому она тут же и приникла.

– Я думала, что сойду с ума! – чуть успокоившись, продолжила Наталья Николаевна. – Теперь уже окончательно! Была истерика, меня накололи успокоительными, и я даже решила, что это один из моих кошмаров просто. Но Маргошечка стала приходить снова. Она говорила мне, что Он ее никогда не отпустит ко мне. Что нам ни за что не встретиться там, – она коротко глянула наверх, – потому что ей не вырваться, пока у Него ее тело. Что Он продолжает мучить ее и сейчас, и страданиям не будет конца, пока Он жив и упивается ими.