Вот и мужичок тут же попятился в двери своего магазинчика, беззвучно разевая рот. Я достала из кошеля несколько грошиков и протянула их ему. Так же молча он осторожно взял монеты и ввалился внутрь помещения. Столпившиеся люди испарились в ту же секунду, резко вспомнив о своих неотложных делах. Миг – и вокруг нас никого не осталось. Я отдала выпечку девчонке, с жалостью поглядев, как торопливо прячет она еду в карманах.

– Спасибо, – пробурчала она, не поднимая головы.

– Ведьма не ворует, запомни. Ведьма всегда умнее человека, – бросила я ей. – Не попадайся, а то и правда на костер возведут.

Разговаривать больше с ней было не о чем. Я и так потеряла столько времени, поэтому развернулась и пошла дальше по улице. Шагов через тридцать обернулась и никого уже не увидела. В какую щель шмыгнул этот маленький голодный зверек, мне было уже не узнать.

В лесу было тихо. Настолько тихо, что я слышала шум собственной крови в ушах. Неожиданно вспомнив причину, по которой мы хотели совершить убийство, мне резко стало жарко. И сегодняшний порыв жалости к той маленькой бездомной воровке тоже возник не на пустом месте. Я досадливо цыкнула и в ту же секунду из-под куста ускользнул ушастый зверек. Я расстроилась еще больше. Надо же, совсем потеряла чуткость. Так и без добычи можно остаться. Выбросив все из головы, заставила себя быть внимательнее.

Через четыре часа, когда солнце уверенно двигалось на полдень, я сложила в торбу четыре тушки зайцев, покрытых серой пушистой шерстью, и одного жирного, отъевшегося на желудях, глухаря. Суп из него получится просто прекрасный! Подумала об этом и сразу почувствовала как заурчало в желудке. Кружка настоя с утра – это, конечно, вкусно и бодряще, но совершенно не сытно.

– А у Роксаны, наверное, жаркое подоспело, и калачи поставлены в печь, – размечталась я. Голод был весомой причиной, чтобы закончить охоту и вернуться в город. Ноги невольно зашагали поскорее.

На улицах царила привычная суета. Чтобы пройти к харчевне, мне нужно было пересечь городскую площадь поперек. Там было какое-то столпотворение, чего я не переносила. Но так путь был короче. Я вздохнула, поправила лук, чтобы никого им не зацепить, и вкрутилась в толпу. Пройдя почти до середины, я поняла причину такого сборища. У ратуши, напрягая голос изо всех сил, надрывался глашатай.

– С сего дня всем колдунам, а именно ведьмам, знахарям и травникам, запрещено покидать город. К нам прибывают представители Инквизиции, они будут расследовать чудовищное покушение на господина городского Голову. И если кто-то сбежит, значит его вина сразу будет доказана!

Дальше слушать я не стала. Пригнула голову и вновь устремилась на другой конец площади. Люди вокруг меня обсуждали новость, радовались, негодовали. Но им бояться было нечего. А вот у меня сердце зашлось в тревоге. Инквизиция! Страшный сон всех ведьм. Туда брали истинных фанатиков. Их целью было уничтожение колдунов, а в приговорах суда зачастую не было никакой справедливости.

Глухой рокот разнесся над головами жителей. От неожиданности люди стали приседать и заворачивать головы вверх, придерживая свои шапки. Три дымных струи, закручиваясь спиралями и оставляя после себя расплывчатые следы, возникли в небе над площадью. Некоторые женщины завизжали, а дети расплакались. Я мрачно смотрела на приближающиеся плохие новости. Ничего хорошего таким образом точно не появляется.

Они ударились о брусчатку на всей скорости. Клубы дыма разлетелись во все стороны, ослепляя впереди стоящих людей и вынуждая их отступить дальше, наваливаясь на остальных. А когда завеса рассеялась, на мостовой остались трое человек. Два мужчины и женщина. Стоящий впереди был красив, высок и надменен, холен и ужасающе доволен собой, и произведенным на толпу эффектом. От него веяло авторитетом и столичным блеском за версту. Над его левым плечом возвышался огромный здоровяк. Выражение лица у него было равнодушное и простое, только вот огромные кулаки вызывали невольное уважение. Но самой опасной казалась женщина. Стройная, фигуристая и пластичная, как лесная кошка, она ни на секунду не останавливалась, не могла стоять на месте. Пышные рыжие волосы кудряшками обрамляли лицо, а глаза, отливающие краснотой, блестели, жадно ощупывая народ.