Корнелис с герцогом как по команде отвернулись, но русалки что нужно, уловили уже. У одной волосы светлеть начали, струясь по спине жидким шелком, а у второй полыхнули огнем, превращая аккуратные локоны в растрепанные кудряшки. Знать, не зря я от герцога подальше держаться решила. Желания тайные никто лучше нечисти угадать не может.

13. Глава 13

Одна русалка скользнула к Корнелису, обхватила его сзади, руками обвила, будто жить без него не может. Я видела, как движутся её губы, нашептывая, соблазняя, маня.

А вот вторая, едва шагнуть вздумала, отшатнулась тут же. Герцог уловки нечисти знал и тьму свою сдерживать не собирался. Он весь почернел - лицо, руки, истинный демон, как их в детских сказках изображать принято. Даже меня пробрало, не говоря уже о девушках. Обе с криками снова в болото бросились, обрастая мерзкими наростами.

– Что делается, что делается, – запричитал водяной, опасливо на Торнела поглядывая, да за Корнелиса прячась. – Ты уж, брат, подсоби, не дай загуби-ить.

Вот как, значит. Брат.

– Да не тронет он, если лезть не будете, - раздраженно отмахнулся Корнелис, едва держась, чтобы не броситься в болота за русалками. Смрад от водяного шел, самолично отмыть захотелось.

– Ты бы подальше встал, Алисер, а то ж брата твоего вывернет, убирать самим придется, – решила я вступиться за бедолагу.

– А коли ведьма к нам чужаков водит, так и убирает сама пусть, – оскалился водяной, показывая острые, как у хищной рыбы зубы.

Я не выдержала, клюкой стукнув, и метелочке новообращенной мысленный приказ задала. А уж ей только волю дай.

– Ай… ой…караул! – причитал резво скачущий Алисер, которого метла то и дело лупила по заду. Ничего, полезно ему, авось похудеет.

– Как же угораздило тебя? – повернулась я к Корнелису, который с открытым ртом наблюдал за разворачивающейся комедией.

– Да слюной я, – он потупился, ногой ковыряя вязкую почву.

– Он же сейчас из вредности тебя оставить велит, а я даже слово против возразить не смогу. В своем он праве.

– Что вы заладили-то, как мамочка с папочкой! – он вскинулся, сейчас похожий на загнанного в ловушку зверька. – Дерек сначала, теперь ты еще! Я один был, ясно вам? Пока великие маги по постелям разлеживались. Твой это лес, так отчего за духами я вынужден гнаться?

И столько обиды в нем было сейчас невысказанной, затаенной ото всех боли, что не выдержала я, обняла. Крепко так, чтобы не вырвался. А потом по волосам начала гладить, напевая. Мама в детстве так делала, когда я гореть начинала. Вот и мальчик сейчас горел весь.

По дорогам, оврагам, да пропастям,

По отдельным тропинкам идет.

Красна девица, с ликом исколотым,

На плече соболицу несет.

Та сначала противилась горестно,

А куснуть до сих пор норовит,

Но бросать её девице совестно,

Все несет, пока тропка бежит.

«Отпусти, я ж дрянная и мерзкая,

Я тебя извести собралась»,

Соболица, совсем уж не дерзкая,

Прегрешенья метать принялась.

«Очернила тебя перед матушкой,

Перед князем и дальней родней,

Поменяла в браслетах я камушки,

И пила твою жизнь день за днем.

Отпусти, я дрянная и мерзкая,

Меня злоба и ревность сожгла».

Но не слушала лепета девица,

Все несла, и несла, и несла.

Она знает все, помнит, оплакала,

И не держит давно уже зла.

Полыхало сначала лишь факелом,

А потом безмятежность пришла.

Всех простила, назад не воротится,

Каждый горюшка в жизни хлебнул,

Дичью стал, кто любил поохотиться,

На плаву кто бывал – затонул.

– Отпусти, слышишь! – шептала, продолжая держать зрительный контакт. – Обиду отпусти, перестань поедом себя есть. Не воротить ничего, каждому по заслугам его воздастся.

Но Корнелис будто не слышал, не откликался даже на протяжные строки старинного заговора. Он не пускал меня внутрь себя, хотя я и могла помочь. Отгородился ото всех высоким частоколом, и тихонечко выл в самом центре.