– И вы не нашли ничего лучше, чем пить в кабаке, надеяться что все само пройдет? – Ной уставился в стеклянные глаза главного задиры, отчего тот слегка потерял боевой дух.– Сидите тут, пока ваши дети там умирают? И вы называете себя мужчинами? – шаг в сторону, и теперь между ним и толпой ещё несколько сучковатых скамеек, которые, несмотря на сутолку и тесноту таверны, вдруг оказались свободными от посетителей.

– Ну уж какие есть! – пьянчуга в фартуке не желал уступать инициативу, распаляя остальных, – Зато на удачу тебя встретили, вот глядишь подвесим тебя за ноги у кургана – ведьма и успокоится! – ответом на слова заводилы стало одобрительное гудение толпы.

– Хорошо. Раз уж вы узнали меня, то знаете, кто я есть. И каковы ваши шансы уйти от меня живыми после нападения. Ну а коль есть смельчаки, охочие до драки – любой желающий может выйти со мной на улицу и доказать, кто тут сильнее. Но массовое убийство в таверне не входит в мои планы. – еще шаг в сторону, и стальной взгляд вновь обвел стремительно теряющую боевой дух компанию.

Детина-лесоруб вдруг начал трезветь – его глаза на мнгновение приобрели осмысленность, но еще более важно – в глубине зашевелилась искорка страха. Выходить один на один с опытным бойцом никто не хотел, а нападение толпой уже утратило свою первоначальную привлекательность. Презрительно хмыкнув, Ной направился к выходу, у которого мелькала приметная зеленая шапка Сита. Как вдруг проходящая мимо официантка выхватила из-под подола узкий кинжал и бросилась на него. Рефлексы бойца точатся годами, и прыти официантки захудалой таверны оказалось явно недостаточно для достижения цели. Через секунду рыцарь разглядывал кинжал, а девушка шипя тёрла запястье, злобно уставившись на него с грязного пола таверны.

– Ну а тебе-то я чем насолил, милая? – он засунул кинжал неудавшейся убийцы за голенище сапога и помог девушке встать. Ненависть в ее глазах горела настолько явственно, что Ной продолжал следить за каждым ее движением. Кто-то из толпы неудавшихся линчевателей заговорил:

– У нее младший брат умирает, проклятье коснулось его. Второй день не есть, бледный совсем и спать все время просится.

Ной взглянул в глаза девушке и как можно тверже сказал:

– Моя смерть уже ничего не решит. Но есть догадка, что проклятье уйдет вместе со мной. Так что дайте мне сделать что должно, и я не задержусь. А сделаю я все быстро, тут не сомневайтесь, – с этими словами он сгреб в охапку пьяного конюха и покинул таверну.

Лошадь действительно была в плачевном состоянии. Старая кляча тяжело выдохнула, когда наездник забрался в седло, но не пошатнулась, стояла ровно. Шкура была вся в проплешинах и коростах, а о копытах никто давно уже не вспоминал, подковы вообще были непозволительной роскошью. Зазубренный палаш, завернутый в грязное тряпье, что нашелся под сеном в каморке конюха, а так же перевязь с ножнами – вот и все что ему было нужно. Следующим шагом был поход к кузнецу, который выправил оружие и согласился сменять трофейный кинжал на поношенные подковы да сносную упряжь. Приторочив к седлу скудную провизию, полученную у ростовщика, инквизитор направился к дороге, довольно толково начертанной на клочке чистой тряпки. Как только лошадь ступила с камня мостовой на землю проселочной дороги, он ощутил зов. Словно ветер дул в лицо, мешая ему двигаться вперед. Он попробовал ехать в разных направлениях и выяснил, что тяжелее всего двигаться на восток, в сторону моря. Ну да ладно, подумал он, в плавание пока никто не собирается, а судя по каракулям Борео, ехать нужно было на север. Погруженный в свои мысли, он не разглядел в грязи придорожной канавы труп священника из городской церкви, лежавшего на животе с аккуратной кинжальной раной под лопаткой.